— Если уж быть честным до конца… то справедливости ради надо сказать, что мне помогло появление Ивана Ивановича, — мужественно признался Толик, хотя ему очень хотелось выглядеть перед Машей мальчиком с большой силой воли.
Признаться, мне было приятно узнать что я помог формированию личности Толика Слонова. Да еще это было сказано в присутствии такой выдающейся воспитательницы, как Маша.
— Неужели юнга так быстро пришел к нам на помощь? — удивилась между тем девочка.
— Да, я уже здесь, — подтвердил я.
Когда в полумраке раздался мой голос, Маша от радости забыла про то, что является сдержанной девочкой, и захлопала в ладоши.
— Теперь мы можем бежать? — азартно спросила она. — Хотя я и отправилась в сон с познавательной целью, но, наверное, могу позволить себе небольшое приключение.
— Ну конечно. Но перед этим я должен сдержать свое слово. — И я рассказал Маше о необычайном слушателе, обещанном тщеславцам.
Отличница поняла меня с полуслова и, сняв с плеча походный магнитофон, протянула мне, говоря:
— В чем же дело? Отдайте его тщеславцам. А реальный магнитофон все равно остается у меня. Он и сейчас там, в самолете, где я сплю. Лежит на коленях у папы.
— Вот и я так подумал, — признался я, забирая магнитофон.
Мы принесли магнитофон сгоравшим от нетерпения тщеславцам. Увидев вместо обещанного живого слушателя маленький ящичек, племя очень расстроилось, вознегодовало.
— Этот человек обманщик! — закричала одна из женщин.
— Чужеземец! — промолвил худощавый тщеславец. — Ты решил нас надуть и подсунул нам вместо слушателя ящик, у которого нет ушей. Я уж не говорю про рот, который должен прищелкивать языком, восклицая: «Вот это да! Вот это здорово!» Но мы, как известно, отличаемся тонким, проницательным умом, и нам ничего не стоило разгадать твою уловку. Так вот, чужестранец, тебе все-таки придется остаться с нами и слушать нас до конца дней своих! Тебе и этим ребятам!
— Не торопитесь с выводами, — посоветовал я с добродушной улыбкой. — И расскажите-ка нам одну из своих удивительных историй.
— Удивительных для вас, — поправил меня тщеславец и недоверчиво спросил: Вы просите сами? То есть добровольно? И хотите, чтобы я начал прямо сейчас?
— Вот именно. И не теряя больше ни одной драгоценной секунды, — уточнил я и включил магнитофон.
Но тщеславца не нужно было упрашивать. Воодушевленный моим призывом, он красочно описал мне свою недавнюю воображаемую охоту на стадо пещерных мамонтов. Поведал о том, как он подобрал с земли огромный сук, открыв тем самым и тут же закрыв эпоху великого технического прогресса, и, взмахнув новым сверхмощным оружием, оглушил разом все стадо. Увлекшись, рассказчик прищелкивал языком и восклицал, восхищаясь собой:
— Вот это да! Вот это здорово!
Остальные тщеславцы нетерпеливо топтались возле нас, ожидая своей очереди.
— Ну как я? Могуч? Умен? — придирчиво спросил рассказчик, закончив свою историю. — К тому же я дол жен заметить, что вы умеете слушать. Во всяком случае, мне еще не приходилось встречать такие чуткие уши. Они, право, заслужили того, чтобы я рассказал им о другом своем подвиге.
— Уж если кто и достоин, так в первую очередь это он, — возразил я, указывая на магнитофон. — Если вы заметили, этот слушатель внимал вам затаив дыхание. А сейчас он, как я и обещал, воспроизведет каждое ваше слово.
Я нажал другую кнопку, и магнитофон к радостному изумлению тщеславцев повторил рассказ слово в слово.
— Все слышали? Он одобрительно прищелкивал языком. А ведь признаться, еще ни один слушатель не прищелкивал языком и не говорил: «Вот это да! Вот это здорово!» Мы только слышали: «Хватит, надоело, какая чушь»! — кричал рассказчик, самый счастливый сейчас человек в племени, пускаясь в неистовый пляс.
Я показал тщеславцам, как управлять магнитофоном, и мы, воспользовавшись тем, что племени в эти минуты было не до нас, обратились в бегство.
— Теперь можно спокойно гулять по этой планете, ни капельки не боясь, что выскочат из леса тщеславцы и уведут к себе. Теперь у них есть магнитофон самый добросовестный слушатель, — сказал я ребятам по дороге через лес.
Наконец беглецы (то есть мы) добрались до опушки, где я совсем недавно повстречал землепашца. На этот раз необычайный тщеславец сидел под кустом шиповника и мастерил охотничий лук.
— А, это вы? — удивился тщеславец. — Да, никак, избавились от моих соплеменников? Ишь ты! Такое еще никому не удавалось. Все, кто к ним попал, так у них и остались. Растворились в племени, значит. Приняли обычаи и язык. Впрочем, от вас я и не ждал другого.
Он подергал тугую тетиву, послушал, наклонив голову, густой шмелиный звук, который она издала, и пояснил:
— Решил изобрести новое орудие охоты. Копьем да палицей много ли дичи возьмешь? Соплеменников кормить надо, а один сколько может пищи добыть? Потому и вся надежда на технику.
Я посоветовал умельцу изобрести колесо, намекнул, как добыть из руды железо, и дал ряд других советов, необходимых для развития первобытного производства. После этого мы пожелали ему трудовых успехов и продолжили свой побег из плена.
Но когда уже перед нами замаячила окраина города, я хлопнул себя по лбу и сказал:
— Нехорошо получилось, ребята. Мы спасли планету от набегов племени, а о самих тщеславцах я и не подумал. Люди вокруг уже в космос летают, а тщеславцам что же, вечно в каменном веке жить да ходить в первобытных? Вы, друзья, возвращайтесь на Землю. Ты, Маша, к отцу в самолет. А ты, Толик, к себе в город. Скоро начнется новый учебный год. Пора к нему готовиться. А я на стоянку вернусь.
Толик было заупрямился, попросился было со мной, но Маша строго одернула его.
— Раз юнга говорит, значит, так будет лучше.
— Все, все, я больше не буду, — смутился Толик.
По дороге к пещерам я думал, как излечить тщеславцев от хвастовства, и вскоре нашел очень остроумный способ. Я должен был их перехвастать, доказав, что как бы они ни старались, а первое место уже занято, что самый тщеславный человек на свете — это я!
Способ был прост и элегантен. Но когда уже казалось, будто ничто не помешает мне спасти племя, попавшее в такую страшную беду, передо мной выросло непреодолимое препятствие. И им был я!
«Но как ты докажешь, что самый тщеславный на свете, если у тебя нет ни капли этого чувства?» — вдруг сказал я себе.
И я, к сожалению, был прав. Мне ничего не стоило преодолеть космос или спуститься на дно океана, забыв по рассеянности дома скафандр. Но вымолвить хоть одно хвастливое слово?! Нет, это было выше даже моих сил. Я растерялся, впервые не зная, что предпринять. Известный и давно разоблаченный хвастун Мюнхаузен вызывал сейчас у меня откровенную зависть. Если бы мне дали одну тысячную его бесстыдства, я бы показал, что такое настоящее хвастовство!