Потребовалось невероятное усилие, чтобы попытаться осмыслить происшедшее. Почему я не ощутила боли при падении на пол? Куда подевались Ник Аллен и само кафе? А официант?
В течение долгого времени ничего не происходило.
Совсем ничего.
Мне казалось, будто я потихоньку растворяюсь в некоем приятном блаженстве, страхи исчезли. Я перестала чувствовать холод, и постепенно мною овладела уверенность, что я угасаю.
Когда покой стал всеобъемлющим, нечто зажглось внутри меня. Я услышала голоса. И неизвестно почему, образы былых времен начали проплывать перед моими закрытыми глазами.
Я должна об этом рассказать. И я это сделаю.
Первое воспоминание возникло внезапно. Это был день моей свадьбы, и я на какой-то миг подумала, что это произошло из-за полковника Аллена, который копался в моих чувствах за секунду до смерти.
На этой картинке я увидела, как мы с Мартином приезжаем в графство Уилтшир с ощущением, что наши жизни увлекает вихрящийся смерч. Было раннее утро воскресенья, на следующий день после моего первого знакомства с адамантами Джона Ди, и нам пришлось встать ни свет ни заря, чтобы везде успеть. Честно говоря, нервы у нас обоих были на пределе. Мы не сомкнули глаз всю ночь. И даже поссорились.
Я почти забыла об этом.
Наш спор начался накануне, после возвращения от Шейлы с Даниэлем. И поводом были все те же злосчастные камни. С той минуты, как мне их вручили, ни один из них не переставал являть странные эффекты. Мартин и его оккультисты ликовали как дети, когда один из камней сверкал, двигался, вращался вокруг собственной оси, высвечивая предметы на скатерти, или же начинал издавать негромкое тарахтение, как крошечный паровозик. «Поверни его сюда», «Положи на эту пирамиду», «Подними мизинцами», — твердили они. В конце концов я устала от их забав. Если нам не удастся отдохнуть, завтрашняя церемония превратится в кошмар.
Когда мы вернулись в отель, появились предвестники последующей грозы.
— Разве это не был самый волнующий день твоей жизни? — спросил Мартин, падая на кровать.
— И не говори! — откликнулась я, чуть не брызгая ядовитой слюной. — Я обнаружила, что тебе известно обо мне больше, чем я думала.
— А, ты это говоришь из-за?..
— Да. Именно из-за этого, — оборвала я. — Значит, ты связался со мной, потому что знал, что я ясновидящая? Почему ты мне раньше не сказал?
Мартин смотрел на меня, как на космического пришельца:
— А разве ты не ясновидящая?
— Нет! Само собой, нет!
— Ты уверена? — резко перебил он. — Ты сама мне рассказывала, что в детстве беседовала со своей покойной прабабушкой. Что твоя мать у вас дома не раз видела шествие неприкаянных душ… Как ты их называла?
— Святое братство.
— Точно. Святое братство. И не я же придумал, что ты происходишь из старинного рода галисийских ведьм и знахарок-травниц… Ты сама даже умеешь делать ром, излечивающий от артрита!
Мартин перегнул палку. Он хотел увести разговор в сторону, не затрагивая главного. Я не могла этого допустить:
— А почему ты мне не рассказал о камнях раньше? — Я позволила своему дурному настроению проявиться в интонации каждого произнесенного слова.
— Ну… — заколебался он. — До нынешнего момента они были чем-то вроде фамильной тайны, chérie. Но коль скоро завтра ты станешь полноправным членом семьи, я подумал, что тебе следует о них знать. Тебе не понравился сюрприз?
— Сюрприз? Я чувствовала себя подопытным кроликом! Балаганным шутом! Откуда вообще взялись эти, эти?..
— Друзья? Даниэль — ученый. А Шейла — она… что-то вроде тебя.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ей единственной до настоящего времени удавалось заставить камни реагировать. Хотя совсем не так, как получилось у тебя. Ведь очевидно, что я в тебе не ошибся. Они с тобой говорят! У тебя дар!
— Говорят? К черту все, Мартин! Ты что, правда считаешь, что камни могут говорить?
Одним прыжком он соскочил с кровати и встал рядом со мной:
— Эти — да!
— Как ты можешь так думать?
— Хулия, за двадцать лет никто не видел, чтобы адаманты вели себя так, как сегодня днем. Они казались живыми! Тебе стоило видеть лицо Шейлы! У тебя настоящий дар, — повторил он. — Такой же, как у Эдварда Келли, любимого ясновидящего Джона Ди. Если бы ты захотела, ты могла бы смотреть сквозь них, заставлять их вибрировать. Ты их медиум!
Пелена спала с моих глаз. Человек, за которого я собиралась замуж, говорил со мной как с чужой.
— Мне страшно, — вымолвила я, с трудом сдерживая слезы. — Я полагала, ты ученый. Разумный человек… Я доверила тебе свою жизнь, а теперь тебя не узнаю!
— Хулия, ради бога… Ты напугана, — шептал он. — Но тебе нечего бояться.
— Я в этом не уверена.
— После свадьбы у тебя будет время, чтобы научиться использовать камни, chérie, и ты убедишься, что я по-прежнему тот ученый, которого ты любишь. Мы станем их изучать вместе. Я обещаю. Ты вдохнешь в них жизнь. А я сумею растолковать их язык.
Я не отвечала.
— Ты скоро все поймешь. Увидишь, что все то, что сейчас тебе кажется колдовством, имеет простое объяснение. Шейла и Даниэль тоже жаждут помочь тебе разобраться.
— А если я перестану тебе доверять? — Я посмотрела на него со всей суровостью, на какую была способна. — Пойми, я чувствую, что меня обманывают, используют!
— Ну, ты же не думаешь так всерьез…
— Нет… — Я опустила глаза. Его крепкие руки сжимали мои ладони, стремясь вернуть мне чувство уверенности и безопасности, которое я чуть было не утеряла. Я совершенно запуталась. — Конечно же нет…
Происходили очень странные вещи.
Антонио Фигейрас никак не мог обеспечить защиту свидетельницы — все, казалось, ополчилось против него. Отсутствие освещения, радиосигнала и сбой мобильной связи в районе оставили его без необходимых для работы инструментов. Поэтому, недолго думая, инспектор взял свой личный автомобиль и на всей скорости устремился по самому короткому пути к площади, где находилось кафе «Кинтана». Должно быть, Хулия Альварес все еще беседует с американцем. К счастью, он оставил присматривать за ней несколько надежных людей, а вертолет их подразделения уже приземлился, так что ей не дадут уйти. Фигейрасу казалось, что никакой курдский террорист, каким бы лихим воякой он ни был, не отважится на похищение Хулии в подобных условиях.
Дождь — «к счастью», подумал он, — взял небольшую передышку. Он перестал хлестать с прежней силой и сейчас позволял различить даже слабое сияние зари за затейливыми шпилями собора.
Если бы Фигейрас взял на себя труд взглянуть на часы на приборной доске, он сообразил бы, что это зарево никоим образом не могло быть отсветом восходящего солнца.