Пятно желтой отвердевшей кожи сильно увеличилось. По форме оно напоминало дерево, крона которого разрослась от груди к низу живота до пупка. Впрочем, и пятном это уже нельзя назвать — скорее, нарост толщиной в восьмушку дюйма. Она увидела на нем трещины, некоторые столь глубокие, что можно было просунуть в них монетку. Выглядело это страшно.
— Что это? — почти закричал он. — Леда, скажи, что это значит?
— Я не знаю. — Она постаралась говорить спокойн??. — Тебе надо сходить к доктору Хаустону. Прямо завтра, Кэри.
— Нет. Не завтра, — сказал он, глядя на себя в зеркало, на кору желтоватой плоти. — Завтра, может, и лучше. Но лучше послезавтра. Нет, нет, не завтра.
— Кэри…
— Леда, дай мне крем «Нивея».
Она передала ему баночку с кремом и понаблюдала, как он мажет желтоватый панцирь на животе, прислушалась к шуршащему звуку и почувствовала, что не может этого перенести. Леда вышла из ванной и направилась к себе в комнату. По ее словам, в тот момент она впервые была рада, что у них раздельные кровати, сознательно рада, что он не сможет коснуться ее во сне. Ночью долго не смогла заснуть, прислушиваясь к шуршащим звукам, когда он скреб пальцами по странному наросту.
А на следующую ночь он сообщил ей, что ему становится лучше. Потом подтвердил, что дело, кажется, пошло на поправку. Но она по глазам видела, что он обманывает, — и даже не столько ее, сколько себя. В экстремальной ситуации Кэри оставался таким же эгоистом, каким был всегда. Впрочем, Леда тут же добавила, что и она стала порядочной эгоисткой за годы жизни с ним. Ей самой нужна была хоть какая-то иллюзия.
На третью ночь он вошел к ней в спальню в одних пижамных штанах. Глаза его смотрели печально и испуганно. Леда перечитывала какой-то роман Дороти Сайерс, свое любимое чтиво. Книжка выпала из ее рук, лишь только она взглянула на него. Наверное она бы даже заорала, если бы спазм не перехватил горло. Билли Халлек подумал, что ни одно человеческое чувство не может быть уникальным, хотя иногда кажется иначе. Кэри Россингтон прошел такой же период самообмана, что и он, после чего следовало потрясение.
Леда обнаружила, что желтая корка (или чешуя) покрыла весь живот Кэри и почти всю грудь. Безобразные бугры с подпалиной. Черные трещины беспорядочными зигзагами покрывали корку сеткой. В глубине этих трещин можно было приметить красноту, на которую лучше было не смотреть. Сперва можно было подумать, будто трещины располагались хаотически, как в бомбовой воронке, но оказалось, что это не так. С каждого края желтая плоть была слегка приподнята. Чешуя. Но не рыбья, а грубая чешуя рептилии, вроде ящерицы, игуаны или даже аллигатора.
Левый сосок его груди был еще виден, а правый полностью скрылся под уродливы панцирем, который уже проникал ему под мышку. Исчез пупок и…
— Он спустил свои пижамные штаны, — продолжала свой рассказ Леда, допивая третий бокал все теми же маленькими птичьими глотками. Снова слезы потекли по ее щекам. — Вот тогда я обрела голос, начала орать, чтобы он прекратил. Он послушался, но я успела заметить, что эта дрянь распространилась ниже. Член еще не был затронут, но лобковые волосы уже исчезли под ней.
— Ты вроде бы говорил, что у тебя пошло на поправку, — сказала я.
— Я так и думал, — ответил он мне. А на следующий день назначил встречу с Хаустоном.
«Который, видимо, рассказал ему про парня без мозгов», — подумал Халлек, — «и еще про бабку с третьим комплектом зубов и предложил понюхать кокаина».
Спустя неделю Россингтон предстал перед консилиумом лучших дерматологов Нью-Йорка. Они сказали, что им известен его недуг и направили его на гамма-облучение. Чешуйчатая плоть продолжала распространяться. Никакой боли он не чувствовал, только зуд на пограничных местах между прежней кожей и этим кошмарным нашествием. Только и всего. Новая плоть была совершенно бесчувственна. Как-то он сказал ей с жутковатой потрясенной улыбкой, что загасил окурок на собственном животе и никакой боли не ощутил.
Она заткнула уши и закричала, чтобы он прекратил.
Дерматологи сказали Кэри, что немного ошиблись. Кэри спросил их, что это значит. Вы, мол, сказали, что все знаете, во всем уверены. Они ему ответили, что такие вещи случаются, правда, редко, ха-ха, очень редко. Все анализы были проведены, и они поняли, что пошли не тем путем. Завели свои научные непонятные разговоры о мощных витаминах, гландулярных инъекциях, которые начали применять к нему. Пока проводился новый курс лечения, первые чешуи появились на шее Кэри, под подбородком и наконец — на лице. Вот тогда дерматологи в конце концов признали, что зашли в тупик. Правда, только в данный момент, разумеется. Подобные вещи не могут быть неизлечимыми. Современная медицина… специальная диета… и т. д. и т. п.
Кэри и слушать ничего не хотел, когда Леда пыталась завести разговор о старом цыгане. Однажды замахнулся на нее, словно ударить хотел, а она успела заметить, что кожа между большим и указательным пальцами его руки тоже отвердела.
— Рак кожи! — крикнул он. — Это рак кожи, рак кожи, рак кожи! И прошу тебя, раз и навсегда заткнись насчет того старого выродка!
Разумеется, только его теория имела хоть какой-то номинальный смысл, поскольку Леда несла мистическую средневековую чушь. Однако Леда была уверена, что все это проделка старого цыгана, который подошел в толпе блошиного рынка к Кэри Россингтону и коснулся его лица. Она знала это и поняла по его взгляду, когда он поднял на нее руку, что он тоже об этом знает.
Он взял отпуск, договорившись с Гленном Петри, который был потрясен, узнав, что его старый друг и партнер по гольфу Кэри Россингтон заболел раком кожи.
Леда рассказала Халлеку про следующие две недели, которые ей не хочется вспоминать. Кэри спал как мертвый то в их комнате наверху, то внизу в кресле, то на кухне, положив голову на руки. Начал много пить. Садился в кресло в гостиной, держа за горлышко бутылку виски чешуйчатой рукой, и смотрел по телевизору комедии типа «Герои Уайлд» и «Семейные ссоры». Так он просиживал перед телевизором часов до двух или трех ночи. И все время пил виски, как пепси-колу, прямо из горлышка.
Иногда по ночам он плакал. Она подходила и наблюдала его рыдающим в то время, как Уорнер Андерсон, заключенный в коробке их «Сони» кричал: «Вперед, к видеолентам!» с таким энтузиазмом, словно пригласил своих любовниц на круиз до Арубы в компании с ним. В иные ночи, по счастью редкие, он давал волю ярости, спотыкаясь бродил по дому с бутылкой виски в руке, переставшей быть рукой, и кричал, что у него рак кожи («Ты слышишь?! Рак кожи!»), который он подхватил под лампами для загара, и что он засудит этих гадов, которые ему такое устроили, разорит засранцев дотла! Без порток их оставит! Во время подобных вспышек он порой ломал вещи.