Смешок:
– Так ведь императрицы – они у нас как раз из заграниц, Иван Филиппыч…
– Все равно. Закрыть. Чтоб ни туда и ни оттуда.
– Ну, этот-то – от турок. Азия-с.
– Все равно. И там свои вольтерьянцы. Правда, там их можно на кол, попросту…
И ушли. А Сабуров остался в странных чувствах – было тут что-то и от изумления и от гнева, но больше всего от ярости. Выглядел поручик в этой истории как нижний чин: ему вахмистр хлещет по роже, а он в ответ – упаси боже, руки по швам и молчи…
Плюнул и решил выпить водки в буфете. Подали анисовую, хлебушка черного, русского (у болгар похож, а другой), предлагали селянку, но попросил сальца – чтоб с мясом и торчали зубчики чеснока, пожелтевшего уже, дух салу передавшего. Выпил рюмку. Еще выпил. Медленно возвращалось прежнее благодушное настроение.
О чем шла речь, он сообразил сразу. Давно было известно по скупым слухам, что в России, как в Европе, завелись революционеры. Как в Европе, кидают бомбы и палят по властям предержащим, пытаются взбунтовать народ, но ради чего это затеяно и кем – совершенно непонятно. Никто этих революционеров (называемых также нигилистами) не видел, никто не знает, много их или мало, то ли они в самом деле наняты Бисмарком, жидами и полячишками, то ли, как пятьдесят четыре года назад, мутню начинают люди из тех, кто, по тем же слухам, вписан в Бархатную книгу – а разве такие люди наемниками быть могут? Но вот какого рожна им нужно, если и так выполнено все, за что сложили головы полковник Пестель сотоварищи, – крестьян освободили, срок службы сбавили и произвели всевозможные реформы? Поручик Сабуров не знал ответов на эти вопросы. В Болгарии все было просто и ясно, там он понимал все сверху донизу, а в этих слухах сам черт ногу сломит…
– Господин Сабуров!
Смирнов стоял над ним, улыбаясь как ни в чем не бывало.
– Собирайтесь, господин Сабуров. Оказию мы вам подыскали. Не лакированный экипаж, правда, ну да разве вам привыкать, герою суровых баталий? Никто нас не упрекнет, что оказались нечуткими к славному представителю победоносного воинства российского.
Сабуров хотел было ответить по-русски и замысловато, но посмотрел в эти склизкие глаза и доподлинно сообразил, что в случае отказа или ссоры следует ожидать любой пакости. Да бог с ними… Лучше уж убраться от них подальше. Он вздохнул и полез в карман за деньгами – уплатить буфетчику.
– А вот скажите, господин Смирнов, – решился он, когда вышли на воздух. – Эти ваши… ну, которые бомбами…
– Государственные преступники? Нигилисты?
– Эти. Что им нужно, вообще-то говоря?
– Расшатать престол в пользу внешнего врага, – веско сказал Смирнов. – Наняты Бисмарком, жидами и ляхами, – он подумал и добавил: – и французишками.
Все вроде бы правильно, и Смирнов был человеком государственным, облеченным и посвященным, да уж больно мерзкое впечатление производил сыщик, нюхало, стрюк, разве может такой говорить святую правду?
Оказия была – запряженная тройкой добрых коней купецкая повозка из Губернска. Гонял ее сюда купец Мясоедов со снедью для господского буфета – то есть купец владел и хозяйствовал, а гонял повозку за сто верст приказчик Мартьян, кудряш-детина, если убивать – только из-за угла в три кола. Да еще безмен с граненым шаром под рукой, на облучке. Иначе и нельзя в этих глухих местах, где вовсю пошаливают, такой приказчик тут и надобен…
Сенцо было в повозке, Мартьян его покрыл армяком, повозка – вроде ящика на колесах, чего ж не ехать-то?
На прощание попутал бес, поручик достал золотой, протянул Смирнову с самой душевной улыбкой:
– За труды. Не сочтите…
Глядя Сабурову в лицо, Смирнов щелчком запустил монетку в сторону, в лопухи – блеснул, кувыркаясь, осанистый профиль государя императора. Сыщик улыбнулся, пообещал:
– Бог даст – свидимся…
И ушел.
– Это вы зря, барин, ваше благородие, – тихонько, будто самому себе, не особо-то и глядя в сторону седока, сказал Мартьян. – Эти долгопамятные…
– Бог не выдаст – свинья не съест. Кого ищут?
– А кого б ни искали, все лишь бы не нас. – Он весело блеснул зубами из цыганской бородищи. – Тронемся, ваше благородие, аль как? Три дня здесь торчу, пора б назад. Мясоедов в зверское состояние придет.
– А что ж ты три дня тут делал? – спросил поручик для порядка, хотя ответ на лице приказчика был выписан.
– Да кум тут у меня, вот и оно…
– Ну, трогай, – сказал Сабуров. – В дороге налью лудогорского.
– Это какое?
– Там увидишь.
– Э-эй!
Тронулись застоявшиеся сытые лошадки, вынесли повозку из огороженного жердями заплота, остались позади и мужики, с оглядкой искавшие в лопухах улетевший туда золотой, и стеклянный взгляд Щучьей Рожи. А впереди у дороги стоял человек в синей черкеске и овчинной шапке с круглой суконной тульей, держал руку под козырек по всем правилам, и это было странно – не столь уж привержены дисциплине казаки Кавказского линейного войска, чтобы нарочно выходить к дороге отдавать честь проезжающему офицеру, да еще чужого полка. А посему Сабуров велел Мартьяну попридержать и присмотрелся.
Казак был, как все казаки, – крепкий, с полным почтения к его благородию, но смышленым и хитроватым лицом исстари вольного человека. Себе на уме – одним словом казак, и все тут. Свернутая лохматая бурка лежала у его ног, и оттуда торчал ружейный ствол в чехле. На черкеске поблескивали два знака отличия военного ордена святого Георгия – совсем новенькие крестики на черно-оранжевой ленте.
Вот что выяснилось после беглого опроса. Платон Нежданов, урядник Тарханского полка Кавказского линейного казачьего войска, участник турецкой кампании, был командирован сопровождать военный груз при штабном офицере. На здешней станции по несчастливому случаю вывихнул ногу, спрыгивая на перрон из вагона – непривычны казаки к поездам, на Кавказе этого нету, объяснял он. (Поручик, правда, подозревал; что дело тут еще и в вине, к которому казаки как раз привычны.) Был оставлен офицером на станции, неделю провалялся в задней комнате у буфетчика. Невольный наем сего помещения, лекарь, еда и принимаемая в чисто лечебных целях, для растирания больного места, анисовая – все это, вместе взятое, оставило урядника совсем без капиталов. Вдобавок на вокзале не имелось никакого воинского начальства – ближайшее находилось лишь в Губернске. Таким образом, чтобы выправить литер на бесплатный воинский проезд, приходилось отправляться за сто верст, но что тут поделаешь? Не продавать же господам проезжающим черкесскую шашку в серебре? Они-то купят, да жаль ее и казаку бесчестье.
Словом, урядник, встав на ноги, собрался подыскать оказию, помня, что на Руси служивого жалеют и помогут, если что. Но тут он как раз оказался свидетелем геройской атаки господ жандармов на господина поручика, потом усмотрел господина в партикулярном, подрядившего Мартьяна везти его благородие в Губернск. Так что вот… Он, конечно, не наглец какой, но господин поручик, быть может, не сочтет за труд уделить местечко в повозке военному человеку, прошедшему ту же кампанию? Что до бумаг, то – вот они, в полном порядке…