В самолете они подготовились к холодному дождю в Северной Калифорнии. Одетый в черные брюки, белую рубашку и черное пальто, Ксеркс, опершись руками о подоконник, смотрел на огоньки, мерцающие вдалеке.
– Это старая фабрика твоей семьи? – спросил он.
Роуз провела много вечеров на этом подоконнике, читая книги или предаваясь девичьим мечтам под шум прибоя.
– Да, – тихо ответила она.
Несколько тусклых фонарей до сих пор освещали пустое здание фабрики ее деда, на которой в середине прошлого века работало полгорода. Но Роуз не хотела говорить о фабрике. Не хотела снова услышать от Ксеркса, что ситуация безнадежна и ей не следует думать о возрождении семейного бизнеса.
Ей хотелось наслаждаться последними бесценными минутами наедине с Ксерксом и просто быть благодарной судьбе. За то, что ее бабушке стало лучше. За то, что она сама наконец вернулась домой.
Подняв на кровать ноги, обтянутые черными джинсами, и скрестив их по-турецки, Роуз посмотрела на Ксеркса:
– Спасибо.
Он обернулся:
– За что?
– И ты еще спрашиваешь? За все, что ты сделал для бабушки.
Он пожал плечами:
– Я ничего не сделал.
– Ошибаешься, – мягко сказала она. – Ты привез меня домой.
– Твоя бабушка не знала, обнять меня или ударить, – криво усмехнулся он.
Еще в Мексике Ксеркс связался с одним из ведущих кардиологов Сан-Франциско и попросил его приехать в больницу в родном городке Роуз. Доктор обследовал ее бабушку и сказал, что это не инфаркт и осложнений не возникнет, если Дороти Линден будет правильно питаться и увеличит физические нагрузки.
Пожилая женщина заверила его, что диета и занятия спортом ей не нужны, поскольку она просто перенервничала из-за внучки. Именно тогда Роуз узнала, что Ларс сказал ее семье, будто она пожалела, что вышла за него замуж, и сбежала. Будто она не звонила родным, потому что ей было стыдно.
До сих пор Роуз не испытывала ненависти к Ларсу, но теперь она ненавидит его и презирает. Вместо того чтобы признать свою собственную вину, он поставил Роуз в неловкое положение. Ей пришлось объяснять больной бабушке, почему она сбежала с собственного свадебного приема и через несколько дней появилась в больнице с другим мужчиной.
Как хорошо, что все это время рядом с ней был Ксеркс. Сейчас, глядя на его мужественный профиль, она едва сдерживала слезы. Она сама не смогла объяснить своим родным, что произошло на самом деле. Тогда ей на выручку пришел Ксеркс. Он сообщил ее родителям и бабушке, что Ларс двоеженец и что он, Ксеркс, похитил Роуз, чтобы заставить Вэксборга во всем признаться. Он спокойно встретил гнев и упреки ее родных и попросил у них прощения. Одним словом, он был с ними любезен и тактичен.
Единственное, о чем он им не сказал, так это о том, что они с Роуз любовники. Наверное, понял, что с Линденами шутки плохи.
Сейчас он находится в старой спальне Роуз. Этот красивый мужчина, который был так добр к ее семье. Сильный мужчина, который поступился своими интересами, чтобы отвезти Роуз домой. Безжалостный мужчина, у которого доброе сердце, хотя он и пытается утверждать обратное.
Мужчина, которого она любит.
Посмотрев на его темную фигуру у окна, она задрожала, и причиной этому был вовсе не холод.
Она медленно поднялась с кровати:
– Почему ты привез меня домой? Местный шериф друг моей семьи. Он живет на этой же улице.
Ксеркс повернулся, и она впервые заметила темные круги у него под глазами.
– Если ты захочешь сейчас убежать или заявить на меня в полицию, я не смогу тебя остановить.
– Так почему ты это сделал? Почему рисковал, зная, что, упустив меня, ты потеряешь шанс вернуть Летицию?
Ксеркс уставился на старый дощатый пол у себя под ногами.
– Потому что твоя семья значит для тебя все. – Он улыбнулся самому себе. – Она именно такая, как ты мне рассказывала.
В этот момент маленькие племянники Роуз, играющие внизу, что-то уронили на пол, и ее отец начал их ругать.
Ксеркс рассмеялся:
– Я никогда не думал, что семья может быть такой.
– Неужели твое детство настолько отличалось от моего?
Он стиснул зубы и снова повернулся лицом к окну.
– Я всегда знал, что не был желанным ребенком. Моя мать работала горничной в богатой семье в Сан-Франциско и забеременела от своего босса. Разумеется, он ее уволил.
Ее глаза расширились.
– Ты из Сан-Франциско?
Он пожал плечами:
– Я жил здесь до пяти лет. Устав от ответственности, моя мать отправилась к своему бывшему боссу и пригрозила, что расскажет о моем существовании его хрупкой, болезненной жене. – Он резко рассмеялся. – Чтобы избавиться от проблемы, мой отец откупился от нее, а меня от греха подальше отправил к родителям моей матери в Грецию.
Роуз была потрясена:
– Должно быть, твоя мать тяжело переживала разлуку с тобой.
Он фыркнул:
– Куда там. Получив отступные, она отправилась в Майами наслаждаться свободой и развлекаться на полную катушку. – Он небрежно провел рукой по старым льняным занавескам. – Она не хотела возвращаться к той жизни, от которой сбежала. На пустынный скалистый остров к родителям, которые презирали ее. Мои бабушка и дедушка не говорили по-английски и стыдились меня, своего незаконнорожденного внука. Но мой так называемый отец посылал им деньги. Я был для них источником дохода, от которого они не смогли отказаться.
С болью в сердце Роуз подумала о пятилетнем мальчике, отвергнутом отцом, брошенном матерью и вынужденном жить на богом забытом острове с бабушкой и дедушкой, которые его презирали.
Ксеркс обвел взглядом ее комнату:
– Когда бабушка и дедушка не разговаривали со мной по несколько дней, я мечтал о таком доме, как этот, о большой дружной семье, как твоя. Я дал себе слово, что однажды вернусь в Америку и разыщу своих родителей.
– И ты это сделал?
Он издал неприятный смешок:
– Да. К тому времени я уже стал взрослым мужчиной и сколотил себе состояние. Я нашел своего отца и отобрал у него его бизнес.
– Ты обанкротил своего отца? – прошептала она.
– Мне это доставило огромное удовольствие. – Его глаза засверкали. – Я не знал, что он умрет от сердечного приступа. Но исходя из того, что он бросил меня на произвол судьбы, мне следовало знать, что у него было слабое сердце.
– О, Ксеркс…
Он помедлил.
– Но, несмотря ни на что, я хранил секрет, который мог погубить его репутацию. Я никогда никому не говорил, что я его сын.
– Ты защищал его.