Тая от нежности, Кэти взяла его за подбородок и взглянула в темные глаза Рамона.
— За всю свою жизнь, — прошептала она, — я никогда не встречала мужчину, который бы признался, что он боится.
— Кэти… — Ее имя было хриплым стоном, вырвавшимся из его груди. Губы Рамона требовательно и жадно касались ее, руки становились все настойчивее, казалось, что сердце Кэти не выдержит того томительного и страстного желания, которое переполняло ее.
И тут раздался звонок в дверь.
— Не открывай! — умоляла Кэти, когда он мгновенно вырвался из ее объятий и сел. — Пусть уйдут.
Одарив ее полной сожаления улыбкой, Рамон провел рукой по своим густым волосам, приводя их в порядок.
— Это твои родители. Я вконец потерял голову и забыл сказать, что они придут помочь нам собраться, а потом пообедают с нами.
Кэти вскочила, схватила одежду и выбежала в спальню.
— Впусти их поскорее, иначе они догадаются, чем мы занимались, — сказала Кэти, видя, что Рамон все еще стоит рядом.
— Кэти, — сказал он с озорной усмешкой, — если я впущу их так быстро, они увидят, чем мы занимались.
— Что? — спросила она, замерев в двери спальни, ее ошеломленный взгляд скользнул по раскинутой софе, по полу, затем по Рамону. — О! — только и сказала она, покраснев, как школьница, Кэти стащила с себя одежду в сумасшедшей спешке, говоря себе, что ее поведение весьма странно. Ей двадцать три года, она была замужем, и она собирается замуж за Рамона. Несомненно, ее родители предполагают, что они уже занимались любовью и не раз. Кроме того, они современные люди.
Ровно через четыре минуты после звонка в дверь Кэти вышла в гостиную, одетая в рыжевато-коричневые штаны и мягкий кремовый свитер с высоким воротом, ее волосы аккуратно лежали на плечах. Она попыталась спокойно поздороваться с матерью, но ее лицо выражало смущение, глаза были подозрительно томны, и внутренне она еще дрожала от недавнего желания.
Рамон был в кухне, он не казался настолько чувствительным к происшедшему и, весело смеясь над чем-то с ее отцом, смешивал напитки.
— Я отнесу в гостиную, — сказал Райен Конелли, взяв два бокала. Повернувшись, он натолкнулся на свою смущенную дочь. — Милая, да ты вся сияешь! — Отец был в восторге от ее румянца и запечатлел поцелуй на ее щеке. — Рамон, должно быть, любуется тобой.
Краска смущения залила лицо Кэти, она беспомощно улыбнулась отцу. Дождавшись, пока он не исчезнет в гостиной, Кэти повернулась к Рамону, который клал лед в два оставшихся бокала. Рамон улыбался уголками губ. Не глядя на нее, он сказал:
— Ты краснеешь, querida. И ты действительно выглядишь сияющей.
— Спасибо, — несколько раздраженно ответила Кэти. — Я выгляжу так, как будто была изнасилована, а ты — самое большее полистал газету! И как ты можешь оставаться таким спокойным?
Она попыталась взять бокал, который Рамон приготовил для нее, но он отставил коктейль подальше. Повернувшись, он заключил ее в объятия, чтобы одарить продолжительным поцелуем.
— Я не спокоен, Кэти, — прошептал он. — Я жажду тебя.
— Кэти! — позвала мать из глубины гостиной. Ее голос заставил Кэти вырваться из объятий Рамона. — Вы придете сюда или нам подождать вас во дворе?
— Мы идем, — поспешно ответила Кэти. Посмотрев на Рамона с веселой улыбкой, она сказала:
— Я когда-то читала повесть, где каждый раз, когда мужчина и женщина начинали заниматься любовью, звонил телефон, кто-то приходил или что-то случалось, чтобы помешать им.
Рамон легко усмехнулся:
— Этого с нами не случится. Я этого не допущу.
Солнечный свет вспыхивал на большом реактивном лайнере, когда он пролетал в юго-восточном направлении на высоте 30 000 футов.
Осторожно, чтобы не потревожить Кэти, которая спала, положив золотистую голову ему на плечо, Рамон протянул руку и опустил шторку на иллюминаторе, заслонив ее лицо от яркого света. Полет был необычно тяжелым, на лицах многих пассажиров отражалась тревога.
«А Кэти — молодец!»— с нежностью подумал Рамон, глядя на ее лицо. Он уже понял, что под очаровательно мягкой, женственной внешностью Кэти скрываются потрясающее мужество, сила духа и решительность. Даже вчера и сегодня, когда ее родители были очевидно расстроены приближающейся разлукой и трудностями, свалившимися на хрупкие плечи дочери, она перенесла все мужественно, с улыбкой, несмотря на то что ей тоже было больно покидать их.
Ночью в пятницу родители Кэти вызвались договориться о сдаче ее квартиры в аренду и упаковать вещи для отправки в Пуэрто-Рико. Затем они настояли на том, чтобы она провела оставшееся до отъезда время с ними, а не у себя в квартире. Рамон тоже жил там, однако за это время у них с Кэти не было ни возможности, ни повода, чтобы побыть наедине.
Проходили часы, он видел растущее напряжение Кэти и трепетал — большой, сильный мужчина. Ему казалось, что он видит, как она сопоставляет свое сомнительное будущее с ним и безопасную, комфортную жизнь здесь. Он страстно желал вернуться с Кэти в ее квартиру, заключить ее в свои объятия и остаться с ней наедине. Он доказал бы ей, что их чувство значит больше, чем все ее здешние блага.
Длинные ресницы Кэти отбрасывали тень на ее кремовые щеки, и он, как и подобает истинному ценителю красоты, любовался ее профилем. Он был рад, что заказал места первого класса, здесь было просторнее. Кэти же ошибочно предполагала, что причиной их «удачи»— лететь первым классом — была какая-то неразбериха с билетами, и Рамон не разуверял ее в этом.
Рамон отвернулся, глядя в окно через проход. Воспоминания всколыхнули горечь в его душе. Несколько месяцев назад он мог бы прилететь с Кэти в Пуэрто-Рико на «Боинге — 727», реактивном самолете «Гальварра интернэшнл», имеющем великолепную спальню, столовую и просторную гостиную, обставленную антикварной мебелью и устланную белым ковром. «Кэти бы понравилось это», — подумал Рамон. Но еще больше ей понравился бы «лир»— сверкающий реактивный самолет, на котором он прилетел в Сент-Луис и который теперь стоит в ангаре аэропорта. «Лир»— его самолет, не собственность корпорации, но, как и все, чем он сам владел, включая дома, остров и яхту, он продал его с аукциона, чтобы покрыть долги корпорации. Для чего же было лететь с Кэти в Пуэрто-Рико на «лире»? Для чего ей знать, какая роскошная жизнь могла бы ждать ее — чтобы острее почувствовать бедность?
Утомившись от грустных мыслей, он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. У него не было права заставлять Кэти участвовать в его заточении, забирать ее из прекрасной квартиры, лишать карьеры, чтобы жить в заброшенном доме на ферме. Все это было эгоистично и не правильно, но он не смог бы вынести даже мысли о жизни без нее. Когда-то он мог предоставить ей все, теперь — ничего, не может даже правдиво рассказать о себе. Не сейчас.