— Я в состоянии делать что угодно, — улыбнулась Кэти. — Но ты выглядел таким усталым и рассеянным, что я стала зевать, чтобы ты смог уйти.
Рамон был тронут.
— Спасибо, — нежно сказал он.
Габриэла и ее муж давно легли спать, но оставили входную дверь открытой.
Кэти остановилась, чтобы включить лампу, пока Рамон прошел и опустился на диван. Когда она приблизилась к нему, он протянул руки, вынуждая ее сесть к нему на колени. Решительно вырвавшись из его объятий, Кэти встала позади него.
Под ее нежными руками было напряженное тело, и она хотела массажем расслабить твердые мышцы. Он уступил безмолвным уговорам успокоиться.
Между ними наступила странная близость, которой раньше не было. Она всегда чувствовала желание Рамона, направленное к ней, и поэтому она всегда была в состоянии трепетного предчувствия. Сегодня вечером это ощущалось особенно отчетливо.
— Ну что, так лучше? — спросила она, растирая его плечо.
— Даже лучше, чем ты себе можешь представить, — ответил Рамон, наклонив свою темноволосую голову так, чтобы ей было удобнее массировать шею.
Когда у него уже не хватило сил пассивно отдаваться ее прикосновениям, он благодарно поцеловал ее ладонь и посадил к себе на колени.
— Теперь я сделаю так, чтобы ты почувствовала себя лучше, — заявил он, расстегивая ее блузку.
Прежде чем Кэти пришла в себя, его рот коснулся ее груди, уничтожая мысли, пробуждая безумное желание. Одной рукой обняв ее за плечи, а другой за талию, он положил ее на диван, а сам стал рядом на колени.
— Он умер, — горячо напомнил он. — Забудь о нем. Я не хочу, чтобы его тень стояла между нами.
Несмотря на резкий тон, его поцелуй был полон любви.
— Похорони его, — шепотом умолял он, — пожалуйста. Кэти обвила его руками, изогнувшись дугой под его телом, мгновенно позабыв обо всем на свете.
На следующее утро Мигель прошел мимо взволнованной секретарши, открыл дверь в кабинет Рамона и резко захлопнул ее за собой.
— Расскажи мне о своем замечательном друге Сиднее Грине из Сент-Луиса, — сказал Мигель, саркастически подчеркнув слово «друг», сказал Мигель, откинувшись в кресле, углубился в какие-то правовые документы, которые он просматривал с расстроенным видом.
— Он не мой друг, он только знакомый моего друга, — не отрываясь от документов, сказал он. — Он заговорил со мной на вечеринке в его доме девять лет назад и описал новую технологию изготовления краски, над которой работал. Он сказал, что его технология даст возможность выпускать краску, которая будет самой конкурентоспособной на рынке. На следующий день он принес мне отзывы о своем изобретении, которые были представлены независимой лабораторией и подтверждали его слова. Ему было необходимо три миллиона долларов, чтобы начать производство и сбыт, и я договорился с корпорацией и ссудил их ему. Я также свел его с несколькими моими друзьями, которым для выпуска их продукции была необходима краска. Ты сможешь найти информацию в каком-нибудь закрытом досье. Пожалуй, это все.
— Я ознакомился с этим самым досье, остальную информацию я получил от казначея корпорации сегодня утром. Все не так просто, как ты полагаешь. Твой отец навел справки о Грине и выяснил, что он химик по образованию. После этого он решил, что, так как Грин никогда не имел деловой хватки, необходимой, чтобы продать свою продукцию, три миллиона будут просто выброшены на ветер. Поскольку твой отец был «добрым, любящим папой», он решил преподать тебе урок. Он велел перевести три миллиона долларов на твой собственный счет и уже с него выдать ссуду Грину. Год спустя, когда ссуда должна была быть выплачена, Грин попросил об отсрочке. Если верить казначею, ты в это время был в Японии, и он передал письмо Грина твоему отцу. А тот проигнорировал письмо и не делал никаких попыток вернуть ссуду.
Рамон раздраженно вздохнул:
— Так или иначе, но ссуда была возвращена. Я помню, как отец сказал мне об этом.
— Не имеет значения, что сказал тебе этот старый черт! Она не была возвращена. Сам Сидней Грин подтвердил это.
Рамон лязгнул зубами, и его подбородок задрожал от гнева.
— Ты позвонил ему?!
— Ну да. Ты же сам велел мне не терять больше времени на просмотр бумаг, Рамон, — напомнил Мигель, отступая под яростным взглядом Рамона.
— Черт бы тебя побрал! Я не давал тебе права звонить ему! — взорвался Рамон.
Откинувшись назад, он ненадолго прикрыл глаза, очевидно, борясь со своим буйным нравом. Когда он заговорил снова, его голос звучал обычно:
— Даже когда я был в Сент-Луисе, я не позвонил ему. Он знал, что я в затруднительном положении, и, если бы хотел помочь мне, связался бы со мной там. Он воспринял твой звонок о старом долге как жалкую уловку с моей стороны и, наверное, очень повеселился. Девять лет назад, когда у него ничего не было, кроме рубашки на теле, он уже был самонадеянным ублюдком. Представляю себе, каким он стал, добившись успеха.
— Он по-прежнему самонадеянный ублюдок, — сказал Мигель. — И он никогда не возвращал ни цента. Когда я Сказал ему, что попытался найти записи, свидетельствующие о возврате долга, и не нашел их, он ответил, что уже слишком поздно подавать иск.
Рамон слушал это с циничным весельем.
— Он прав, конечно. Это было моей обязанностью — проверить, возвращены ли деньги, и, если нет, предпринять законные действия, прежде чем истечет время.
— Ради Бога! Ты дал человеку три миллиона долларов, и он отказывается вернуть их тебе, после того как стал миллиардером с твоей помощью. Как ты можешь оставаться в бездействии?
Рамон пожал плечами:
— Я не «давал» ему деньги, я ссудил их ему. Я сделал это не по доброте душевной, а только потому, что продукт, который он мог выпустить, высокого качества и должен был принести высокую прибыль. Это был деловой вклад, а вкладчик несет ответственность за свои деньги. К несчастью, я не обнаружил, что инвестором оказался я, а не корпорация. Что касается Грина, то в его отказе возвращать деньги сейчас, когда ничто его не вынуждает в правовом отношении, нет ничего оскорбительного — он просто заботится о своих собственных интересах. Таков бизнес.
— Это не бизнес, а грабеж! — горько возразил Мигель.
— Нет, просто хороший бизнес, — холодно объяснил Рамон. — Я полагаю, после того как Грин сообщил тебе, что не собирается выплачивать деньги, он передал мне наилучшие пожелания и «глубокое соболезнование» по поводу моего печального состояния.