Конечно, даже крутому Джонни-О идея спрыгнуть с высоты нескольких тысяч футов не казалась особенно привлекательной, но всё же это лучше, чем бесконечно реять в небесах. К тому же, они с Чарли были послесветы. Конечно, когда они ударятся о землю, им мало не покажется, ну, да ничего, зато они уберутся с проклятого дирижабля!
— Поднимайся, Чарли, нам надо идти! — Но когда Джонни обернулся к другу, то обнаружил, что того нет. — Чарли!
Он слышал пение мальчика, вот только непонятно было, откуда оно доносилось. Во всяком случае, не с променада правого борта.
— Чарли, ты где? Вернись!
Дирижабль пересёк границу странного мёртвого пятна, и Джонни почувствовал, что воздух вокруг него стал каким-то иным. На удивление плотным — если вообще можно говорить о плотности междумирного воздуха. По переборкам корабля побежали разряды статического электричества, и дирижабль пошёл выписывать круги, как будто в дело вступила новая, неведомая сила.
— Господи, что же это за место такое?
Теперь, когда судно вдруг завертелось, ходить стало труднее. Джонни, отправившегося на поиски Чарли, бросало из стороны в сторону; он спотыкался о мебель и влипал в стенки, но всё же пробрался на другой променад, потом на камбуз, обошёл каюты... Песня Чарли доносилась словно бы отовсюду и ниоткуда. А тем временем «Гинденбург» дошёл уже до середины пятна.
Наконец, Джонни вылез через люк, ведущий из пассажирского отсека в обширное алюминиевое нутро корабля. Здесь, на узком служебном мостике сидел Чарли. Он больше не пел. А в руках у него было ведро с монетами — мальчик обнял его, словно защищая.
— Какого чёрта ты сюда забрался?
Чарли воздел кверху палец. Джонни задрал голову и увидел массивные водородные контейнеры, похожие на гигантские пузыри. Всё внутреннее пространство корабля наполнилось статическими разрядами; искры пронизывали вместилища водорода... стоп, да разве не такой же разряд привёл к гибели «Гинденбурга»?!
— Он же не рванёт по-новой, а? — сказал Джонни. — Это же Междумир!
Но мёртвое пятно, над которым они плыли, было таким необычным, что, казалось, здесь может случиться всё что угодно. Джонни схватил Чарли за руку:
— Пошли, надо убираться отсюда!
Он потащил приятеля за собой вниз, на променад правого борта, и распахнул окно.
— Я знаю, что страшно, — проговорил он, — но надо прыгать. Ничего не случится, нас просто подбросит, и всё.
Но тут воздух опять изменился, искрить перестало, а когда Джонни глянул вниз, то увидел, как под ними проплыла граница между мёртвым пятном и живой пустыней; проплыла и стала удаляться. Они потеряли свой шанс! Они опять над живым миром!
— Не-е-е-е-е-ет!
Дирижабль перестал вращаться и вновь тихо заскользил вперёд, правда, вмешательство мёртвого пятна привело к тому, что курс отклонился на несколько градусов к югу. Во всём остальном дела обстояли точно так же, как и раньше. Безнадёжно.
Джонни-О стиснул свои огромные кулачищи.
— И какого лешего тебе вздумалось уйти с променада! Щас были бы уже внизу!
Но Чарли только улыбнулся и затянул:
— «Наши женщины поют: ду-даа! Ду-даа!»
Джонни-О печально смотрел, как огромное, идеально круглое, серое пятно скрывалось за горизонтом.
Забавно, но с высоты оно явственно походило на гигантскую междумирную монету.
Три недели.
Алли жила омерзительной жизнью койота целых три недели. Правда, время трудно поддавалось измерению — она знала лишь, что прошло много дней. Каждое мгновение этого существования доставляло ей мучения, потому что она ни на секунду не забывала, кто она, чтó ей нужно делать, — но животные инстинкты и биологические потребности хозяина держали её железной хваткой.
У Алли никогда не было никаких нездоровых пристрастий. Тем не менее, сейчас она понимала, каково это — знать о страшных последствиях своей зависимости и при этом, будучи не в силах от неё избавиться, на полных парах нестись к собственному печальному концу.
Алли всегда отличалась силой воли, но идти наперекор койоту было всё равно что пытаться противостоять цунами. Её состояние можно было бы описать словом «смирение», но это, пожалуй, слабо сказано. Наверняка Джикс не предвидел такого, когда привёл к ней койота. Откуда ему было знать, что природа зверя окажется сильнее, чем все усилия девушки противостоять ей?
Уже после нескольких первых часов в теле койота Алли поняла, что ей нужно как можно скорее от него избавиться, иначе она застрянет в нём надолго — скинджекеры имели тенденцию увязать в теле своего хозяина. И всё же по сравнению с потребностью охотиться, есть, выть на луну всё остальное казалось совершенно не заслуживающим внимания. А вскоре стало поздно. Через сутки Алли поняла, что не сможет выбраться из этой убогой, паршивой шкуры до тех пор, пока зверь не сдохнет. Кому-нибудь другому, скажем, духу с собачьими наклонностями, такая жизнь, может, и нравится, но не Алли.
По временам дикий дух койота выныривал на поверхность её сознания. Животное привыкло к присутствию в нём чужого разума, но Алли никогда бы не смогла сжиться с духом зверя. Когда ей приходилось присоединяться к стае, другие койоты обнажали клыки и не подпускали её к себе, как будто знали, что она не из их числа.
Сущий ад. В таких страданиях проходил день за днём, пока однажды ночью она не погналась за кроликом и, перебегая через дорогу, не попала под машину.
Койот был убит, а душа Алли высвободилась. Бледный дух животного умчался к своему собственному свету — не иначе, отправился в собачий рай, или куда там уходят погибшие на дороге койоты — а Алли вернулась в Междумир. Поскольку она приземлилась на пятую точку, эта самая точка тут же погрузилась в землю.
Девушка выбралась на поверхность и попыталась привести себя и свои мысли в порядок. Выяснилось, что это отнюдь не легко. Теперь, вновь став самой собой, Алли разрыдалась и ей никак не удавалось остановить наводнение. Она была не из кисейных барышень, которые чуть что — сразу в слёзы, но испытания последнего времени оказались чрезмерными даже для неё. Пребывание внутри койота — это было наихудшее из того, через что ей пришлось пройти и в жизни, и в послежизни, и избавиться от последствий этого страшного опыта можно было только с помощью мощного прилива очищающих эмоций.
Она плакала и плакала, пока буря в душе не успокоилась сама собой. После этого Алли собралась с мыслями и двинулась обратно к поезду, вернее, туда, где когда-то был поезд. Она пришла на место, когда на восточном горизонте загорелась заря. Единственным свидетельством произошедшей здесь катастрофы мог служить лишь вагон-салон, покоящийся на крыше особняка. Странноватое зрелище.
Теперь Алли была свободна. Она могла отправиться в Мемфис, найти своё коматозное тело, скинджекить его, вернуться к прежней жизни и забыть свои приключения в Междумире как страшный сон... Но разве может она так поступить? А вдруг Мэри по-прежнему являет собой угрозу всему живому миру? Прежде всего необходимо удостовериться в обратном.