Во время еды СайФай восхищается невиданным способом охоты и придумывает ему название.
— Да это же та самая «львиная доля», о которой все слышали, но никто не знает, что это! — говорит он. — Вот это я понимаю креативный подход к проблеме! Может, ты на самом деле и гений, Фрай.
Льву приятно слышать похвалы в свой адрес.
— Слушай, а сегодня четверг, так? — спрашивает он Сая с целью проверить неожиданно пришедшую в голову мысль. — Мне кажется, сегодня День благодарения!
— Да, Фрай, ты прав. Мы живы, и за одно это уже стоит быть благодарным.
* * *
В ту же ночь, лежа на пальто в маленькой верхней комнате, СайФай решается задать вопрос, мучивший его, видимо, уже давно:
— Слушай, Фрай, а почему родители решили принести тебя в жертву?
Одной из черт характера СайФая, импонирующих Льву, безусловно, является способность без конца рассказывать о себе. Льва это устраивает — некогда думать о своей собственной жизни. Естественно, до тех пор, пока Сай не начинает спрашивать. На этот раз Лев решает прикинуться спящим и промолчать, но если и есть на свете что-то, чего СайФай не выносит, так это тишину, поэтому он продолжает разговор в форме монолога:
— Тебя подбросили? Поэтому родители хотят от тебя избавиться? Они тебя не хотели?
Лев продолжает лежать с закрытыми глазами, стараясь не двигаться и не дышать.
— Меня самого подбросили, — продолжает Сай. — Папаши нашли меня на ступеньке первого июня. Они не расстроились — сами хотели расширения семьи. Подумав, они решили, что это знак, и в результате даже пошли и подженились.
Любопытство берет верх, и Лев открывает глаза, чтобы показать, что не спит.
— Но… разве после Хартландской войны браки между мужчинами не запретили?
— Так я и не сказал, что они поженились, я сказал — подженились.
— А в чем разница?
СайФай смотрит на Льва с подозрением, вероятно считая, что он издевается.
— Дело в букве «д». Кстати, на случай, если ты меня в чем-то подозреваешь, я не такой, как папаши, — мой компас всегда указывает на девочек, если ты понимаешь, о чем я.
— Да, понимаю. Мой тоже.
Льву не хочется рассказывать, что самое тесное общение с девочкой, когда-либо случавшееся в его жизни, происходило на празднике, посвященном жертвоприношению, да и то он не целовался, а только танцевал медленные танцы.
Воспоминания так расстраивают Льва, что хочется кричать от неожиданно пронзившей его тоски, но он сдерживается и, сжав зубы и закрыв глаза, изо всех сил старается прогнать горькие чувства.
Воспоминания, оставшиеся в душе Льва с тех времен, когда он жил с родителями, превратились в своего рода бомбу с часовым механизмом. Таймер тикает в голове, но неизвестно, когда выйдет все время. Забудь о той жизни, твердит сам себе Лев. Ты не имеешь больше отношения к тому мальчику.
— Что за люди твои родители? — спрашивает СайФай.
— Я их ненавижу, — отвечает Лев, удивляясь не только тому, что сказал это, но и тому, что в его словах нет даже намека на преувеличение.
— Вопрос был не об этом.
Лев, успев понять, что молчание Сай в качестве ответа не рассматривает, решает рассказать приятелю, что думает о родителях.
— Мать с отцом, — начинает он, — всегда поступают так, как нужно поступать. Платят налоги. Ходят в церковь. Голосуют за тех, за кого уже проголосовали друзья, и отправляют детей в такие школы, где их растят в том же ключе и учат быть такими же конформистами, как и сами родители.
— Не вижу в этом ничего плохого, — замечает Сай.
— В этом и не было ничего плохого, — соглашается Лев, которому все труднее и труднее говорить. — Но Бога они любят больше, чем меня, и я их за это ненавижу. Наверное, я попаду в ад.
— Гм… Тогда я хочу кое о чем тебя попросить. Когда попадешь туда, забей для меня местечко, ладно?
— А тебе-то зачем? С чего ты взял, что туда попадешь?
— Я этого не знаю, но так, на всякий случай. О будущем нужно заботиться, верно?
* * *
Через два дня мальчики приходят в город под названием Скотсбург, штат Индиана, и Лев наконец узнает, границу какого штата они пересекли несколько дней назад. Лев пытается понять, сюда ли стремился СайФай, но приятель ничего на этот счет не говорит. С железной дороги по просьбе Сая путешественники сошли, чтобы, по его словам, двинуть на юг по проселочным дорогам, пока не набредут на рельсы, ведущие в нужном направлении.
С Саем что-то не так.
Это началось накануне вечером.
Что-то чужое появилось в голосе. Взгляд тоже изменился. Сначала Лев подумал, что ему показалось, но при тусклом свете осеннего дня стало ясно, что товарищ действительно сам не свой. Он отстает от Льва, а раньше шел впереди, шатается из стороны в сторону, хотя прежде шагал твердо. Лев начинает волноваться, чего с ним не было с того момента, когда они с Саем познакомились в торговом центре.
— Ты расскажешь мне, куда мы идем? — спрашивает Лев, предположив, что, возможно, на приятеля влияет близость пункта назначения.
СайФай молча размышляет над его вопросом, решая, видимо, стоит ли сказать или лучше хранить молчание.
— Мы идем в Джоплин, — наконец произносит он. — Это на юге штата Миссури, поэтому идти еще далеко.
Про себя Лев отмечает, что СайФай полностью отказался от своего старого доброго черного диалекта и разговаривает, как любой другой школьник его возраста. В изменившемся голосе появились какие-то странные низкие обертона. Льву становится страшно — СайФай говорит, как вервольф, готовый в любую секунду обернуться волком.
— А что там, в Джоплине? — спрашивает Лев.
— Да ничего страшного, не волнуйся.
И все же Лев волнуется — ведь когда СайФай достигнет пункта назначения, он сам, вероятнее всего, снова окажется в одиночестве. Мириться с этой мыслью было легче, когда Лев не знал, куда они держат путь.
Он продолжает наблюдать за СайФаем и замечает, что его мысли, видимо, блуждают где-то далеко. Может быть, в Джоплине? Что там такое может быть? Неужели он узнал, что там живет его биологическая мать? Шагая вперед, Лев придумал десятка полтора причин, по которым СайФай мог отправиться в далекое путешествие, и пришел к выводу, что мог бы придумать еще столько же, если бы захотел.
Жители Скотсбурга явно хотели бы, чтобы главная улица выглядела оригинальной и притягательно старомодной, но выглядит она просто обшарпанной. На дворе утро, и, когда мальчики оказываются в центре, кроме служащих, открывающих двери ресторанчиков, чтобы встретить тех, кто придет завтракать перед работой, на улице никого нет.
— Ну, что? Будешь воздействовать на местных своим знаменитым обаянием или моя очередь пробовать? — спрашивает Лев, поворачиваясь к Саю, но того нет на месте. Лев окидывает взглядом местность и видит, как за кем-то неподалеку закрывается дверь. Кто-то только что вошел в магазин, где, судя по витринам, убранным зелеными и красными гирляндами, продают подарки к Рождеству. Помимо гирлянд в одной из витрин, в сугробе, сделанном из ваты, стоит северный олень. Что в таком месте могло понадобиться Саю, Лев даже представить себе не может. Однако, заглянув внутрь, он видит приятеля в магазине. Сай стоит перед прилавком, оглядываясь, как покупатель. Впрочем, последнее время он вел себя странно, поэтому Льву не остается ничего другого, кроме как войти в магазин вслед за ним, чтобы посмотреть, что он будет делать.