Ни одна знаменитость не встречала в преддверии своего торжества большего любопытства и более глубокого молчания.
Неожиданно тишину нарушил чистейший голос, звуки которого — нежные и в то же время мужественные — возносились к небесам. Он пел с печалью, которую не расскажешь, а слова ложились на мелодию, очень напоминавшую одну из тех, что ввел в моду Сент-Юбер, и сегодня полностью забытых:
Горные вершины спят во тьме ночной;
Тихие долины полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного, отдохнешь и ты. [150]
Невозможно передать впечатление, которое оставила эта грустная песня. Эта мелодия, в которой, казалось, слышалось последнее шептание листьев и последнее дыхание ветра; завершилась стоном инструмента, напоминавшим рвущийся звук то ли арфы, то ли человеческой души.
Прошло несколько секунд после того, как трепещущий голос смолк и затихли звуки клавиш, и прежде чем жизнь опять вернулась к слушателям, которые теперь бурно хлопали и выкрикивали: «Браво!»·.
Рене встал и протянул руку за своей меховой гусарской шапкой.
— Вы уходите? — спросила у него принцесса.
— Я обещал вам, сударыня, — отвечал Рене, — исполнить то, что вы мне прикажете. Вы приказали мне спеть песню, автором которой был бы я, и я подчинился. Но позвольте заметить вам одну аещь: солдат, который поет, аккомпанирует или играет на музыкальном инструменте, чтобы ему аплодировали, выглядит смешно; но мужчина, солдат ли он или нет, который в чем-то отказал женщине, особенно если эта женщина принцесса, — грубиян и невежда. Подчиняясь Вашему Высочеству, я оградил себя и от того, и от другого упрека. Но я не могу позволить себе продолжать выглядеть смешным в собственных глазах. Когда я пою и играю, я предпочитаю делать это только для себя; будьте же снисходительны к моей слабости — ведь это именно слабость — и позвольте мне уйти.
Последние слова Рене произносил уже сдавленным от слез голосом: печальные воспоминания нахлынули на него.
Взволнованная принцесса посторонилась, и молодой офицер быстро прошел великолепной галереей, образованной для него всеми этими блестящими дамами и господами, расступившимися и склонившимися перед ним.