— Как, орлят?

— Вовсе нет, дичь, которую родители им приносят, и три четверти которой мы съедаем, а им остальное.

Антонио вскочил на ноги.

— И кому в голову пришла эта мысль? — спросил он.

— Черт возьми, кому же, как не атаману! — ответил бандит.

— Поразительно! — громко воскликнул Антонио, ударяя себя по лбу. — И такого человека я предаю, — прибавил он тихо, со вздохом.

В самом деле, загнанный, как дикий зверь, на вершину скалы, лишенный сообщения с землей, Жакомо возложил на поднебесных хищников обязанность быть его маркитантами. И бандиты воздушные с бандитами горными делились, как братья.

В тот же вечер Антонио пропал.

Глава III

На другой день полковник велел всему отряду стать под ружье. Произведя смотр, он обратился к солдатам:

— Нет ли среди вас такого, который взялся бы разбить бутылку тремя выстрелами на расстоянии полутораста шагов обыкновенной пулей из солдатского ружья? Трое вышли из рядов.

— Попробуем, — сказал полковник.

Бутылка была поставлена на условленном расстоянии.

Один из стрелков разбил три бутылки, двое других лишь по одной.

— Твое имя? — спросил полковник представившего столь экстраординарное доказательство своего искусства.

— Андрэ, — ответил стрелок, опираясь одной рукой на ружье, а другой покручивая усы. — Готов к вашим услугам, если я оказался хоть немного способным, — прибавил он, сделав плечами движение, выдающее человека, лет десять проходившего под ранцем.

— Видишь орла, который кружится над нами?

Стрелок сделал руку козырьком и поднял голову.

— Отлично вижу, — отвечал он. Затем добавил с усмешкой солдата, довольного собой: — Слава богу, не близорук.

— Ну, — продолжал полковник, — так получишь десять луидоров, если убьешь его.

— На таком расстоянии? — возразил стрелок.

— На таком или на каком угодно.

— Влет?

— Влет или на месте, это твое дело. Подстерегай его и днем и ночью, если это необходимо. Я тебя освобождаю от службы на тридцать шесть дней.

— Ага, ты слышишь, моя кукушечка? — обратился стрелок к орлу, будто царь воздуха его мог бы услышать. — Держи-ка покрепче свой чепчик, больше я ничего тебе не скажу.

Затем с мелочной заботливостью охотника он принялся за туалет своего ружья, взял новый кремень, засунул в ствол тряпку, выбрал из своих двенадцати патронов те, пули которых ему казались наиболее подходящими к калибру ружья, наполнил фляжку водой, взял солдатский хлебец и ушел, напевая солдатскую песенку со следующим припевом:

Ой, как плохо

Быть жандармом!

Как почетно

Быть солдатом!

Припев свидетельствовал, что стрелок был отменно доволен своим положением и почетным местом, которое ему было отведено в обществе.

Полковник уселся перед своей палаткой, провожая глазами того, на кого он возлагал свою надежду, затем, когда тот скрылся из виду, он перевел взгляд на орла, который, продолжая описывать столь характерные для полета хищной птицы круги, постепенно приближался к вершине горы. С быстротой молнии орел упал вдруг и затем… уже сжимая в когтях зайца, скрылся со своей добычей в отверстии скалы, где находилось гнездо. Спустя пять минут он снова появился и сел на скалистом выступе, напоминающем иглу. Едва он успел сложить крылья, как раздался выстрел. Орел упал.

Через десять минут Андрэ вышел из леска, неся в руках добычу.

— Вот она, индюшка, — сказал он, бросая царственную дичь к ногам полковника. — Это самец.

— Вот твои десять луидоров, — сказал полковник.

— А сколько за самку? — спросил Андрэ.

— Вдвое больше, — ответил полковник.

— Двадцать луи? Только-то! Чудной же у вас вкус, если вы готовы заплатить такую цену за подобную птаху, из которой даже суп солдатам не сваришь Но все равно, все равно, о вкусах ведь не спорят. Вы получите вашу самку и, если вы хотите делать чучела, то у вас получится чудная пара.

— Ты слышишь, двадцать луидоров! — сказал полковник.

— Достаточно, достаточно, — ответил Андрэ, опуская в жилетный карман только что полученные деньги. — Слышали‑с, будьте покойны‑с. С пустыми руками не вернемся.

И Андрэ опять пустился в дорогу, насвистывая свой любимый припев. Вернулся он на следующий только день, но и на этот раз сдержав слово.

— А! — воскликнул, подскочив от радости, полковник.

— Истреблены до третьего поколения! — сказал Андрэ. Говоря это, он хлопал себя по карману.

— Что это ты делаешь? — спросил, смеясь, его полковник.

— Вы видите, бью сбор.

— Держи, — сказал полковник, подавая ему свой кошелек.

— А ну-ка, новобранцы, на постой, — продолжал болтать Андрэ, отправляя в боковой карман новых «пришельцев», — там вы найдете «старичков» и кое-что порасскажете им на мой счет.

— Теперь, — сказал полковник, — ты можешь идти, мне больше ты не нужен.

— Как, вы не хотите, чтобы я вам их ощипал?

— Спасибо, не надо.

— Так это все, что я должен был сделать за такую цену!.. Впрочем, моя болтовня вас, кажется, раздражает. Считайте, полковник, что я ничего не говорил. Я только хотел осведомиться… — с этими словами Андрэ щелкнул каблуками, вытянулся, отдал честь и ушел.

— Капитан, — обратился на следующий день к Жакомо бандит, ходивший за провизией, — в гнезде ничего нет.

— Как, орлята улетели? — воскликнул капитан с ужасом.

— Нет, они еще там, но, надо думать, что отец и мать нашли, что они слишком много съедают, и прекратили снабжать их продовольствием.

— Хорошо, — сказал Жакомо, — сегодня еще как-нибудь проживем остатками вчерашнего запаса.

На другой день Жакомо сам решил отправиться за провизией. Он велел обвязать себя веревкой и опустить. Достигнув гнезда, он сунул туда руку: птенцы были мертвыми.

— Этот подлец Антонио нас предал, — сказал атаман.

В этот день бандиты съели одного из орлят. На другой день они съели половину другого. На третий день — вторую половину.

После обеда Жакомо приблизился к краю скалы и увидел полковника, труба которого была направлена на вершину горы. Полковник болтал с доктором, которого освободил от ареста в тот же день, когда узнал про способ, которым добывали себе пропитание Жакомо и его шайка. Полковник увидел атамана, надел на конец шпаги белый платок и, подняв кверху, начал им махать. Жакомо понял, что ему предлагают вступить в переговоры. Он позвал Марию, велел ей снять свой передник и, прикрепив его к концу шеста, воткнул шест на самую высокую точку горы. Полковник, видя, что его предложения готовы выслушать, спросил, нет ли желающего быть парламентером. Вызвался Андрэ.