— Шпионите! — повторила Марианна. — Шпионите! Знайте, господин шевалье, что только те люди, что творят зло, опасаются глаз ближнего своего.
В этот момент кухарка заметила, какой беспорядок царил в одежде шевалье.
— А, мой Бог! — воскликнула она, отступив на два шага назад, как будто бы увидела привидение. — А, Боже мой!
— Ну, что с вами? — сказал шевалье, пытаясь пройти.
— Но на вас нет шляпы!
— И что же, разве я не могу пройтись с непокрытой головой, если мне так нравится?
— Ваша одежда вся забрызгана грязью!
— Меня обрызгали.
— Обрызгали! Святая Дева, что за жизнь вы ведете, если позволяете себе возвращаться домой в подобном виде и в столь неподобающе позднее время!
В этот момент Блэк, ведший себя до сих пор достаточно спокойно, возбужденный резким и пронзительным голосом Марианны, — в которой он к тому же, быть может, признал своего старого недруга, — Блэк, в свою очередь, залился неподражаемым лаем.
— А, пусть так, тем хуже! — сказал шевалье.
— Небо правое! Собака! — завизжала Марианна. — И что за собака! Ужасное черное чудовище с двумя горящими, как уголья, глазами. Держите ее, сударь, держите! Разве вы не видите, что она сейчас меня разорвет?
— Послушайте, успокойтесь и дайте мне пройти.
Но в намерение Марианны не входило отступить просто так.
— Что станет с нами? — возобновила она свои причитания, пытаясь придать голосу слезные нотки. — Боже мой, по вашему внешнему виду можно судить, во что превратится дом, если в нем будет подобный гость. К счастью, надеюсь, вы его посадите на цепь.
— На цепь? — возмущенно закричал де ля Гравери. — Никогда!
— Вы оставите это животное на свободе? Вы подвергнете меня опасности быть искусанной в любое мгновение дня и ночи? Нет, сударь, нет, я этого не допущу.
И, вооружившись своей щеткой, Марианна приняла позу гренадера старой гвардии, защищающего свой очаг.
— Вы позволите мне выгнать эту мерзкую собаку, не правда ли? — сказала она. — Или сию же минуту ноги моей не будет в этом доме.
Терпение де ля Гравери лопнуло, он так резко оттолкнул служанку, что та, не ожидавшая подобного нападения, потеряла равновесие и упала, издавая пронзительные вопли.
Свет погас, но проход был свободен.
Шевалье переступил через тело Марианны, преодолел прихожую и с юношеским проворством взлетел по лестнице; затем, подтолкнув собаку в дверь своей комнаты, он вошел туда вслед за ней, закрыл дверь на два оборота и опустил задвижки, все это было проделано о таким трепетным волнением, которое испытывает сгорающий от страсти любовник, когда его бесценная и обожаемая возлюбленная находится на месте черного спаниеля.
Шевалье взял со своих кресел-бержер три лучших подушки, положил их рядом одна с другой и устроил из них постель для Блэка, хотя тот был весь от кончика носа до кончика хвоста испачкан в грязи.
Блэк решил этот вопрос без всяких затруднений, он трижды повернулся вокруг себя я лег, свернувшись калачиком.
Шевалье не сводил с него влюбленных глаз до тех пор, пока тот не заснул; после чего он разделся, лег в постель и, в свою очередь, заснул.
Вот уже три недели, как у шевалье не было такого крепкого и спокойного сна.
Проснувшись на следующий день, шевалье почувствовал боль во всех конечностях; впервые за последние сутки он подумал о тех неблагоразумных и опрометчивых поступках, которые он совершил, движимый своей страстью, и он вздрогнул, представив, что эти безрассудства вполне могли бы вызвать плеврит, приступ подагры или ревматизм.
Тогда он пощупал свой пульс, занятие, которым шевалье пренебрегал вот уже в течение месяца, и, найдя его спокойным, ровным, ритмичным и умеренной частоты, еще раз удостоверился, что Бог оберегает его от разных экзальтации.
Успокоившись насчет своего здоровья, он спрыгнул с кровати на пол и принялся играть со своей собакой, даже не заметив, что в камине не зажжен огонь.
В девять часов утра, как обычно, Марианна вошла в комнату своего хозяина, но уже с более злобным выражением лица, чем обычно.
Но утро вечера мудренее.
Осмотрительная дама больше не заговаривала о своем уходе, хотя и клялась вчера, что не станет медлить.
Шевалье же, в свою очередь, был слишком счастлив, что ему наконец-то удалось завладеть тем предметом, которым он вот уже месяц желал обладать так страстно, что поступился принципами благородства.
Однако одна мысль отравляла ему эту радость: это было наполовину опасение, наполовину угрызение совести.
Шевалье дрожал при мысли, что юная владелица Блэка может узнать своего спаниеля и потребовать, чтобы его вернули ей обратно.
Он спрашивал себя, что станет с его репутацией честного человека, если в городе узнают, каким образом животное попало в его руки.
Затем его вновь посетили вчерашние мысли.
Действительно ли он имел право завладеть Блэком, зная, что его жизни угрожает опасность со стороны младшего лейтенанта?
Шевалье сожалел о тех последствиях, которые могло бы иметь для несчастной молодой девушки похищение Блэка, и напрасно он повторял себе, что всего лишь вырвал Блэка из лап верной смерти. Ему никак не удавалось полностью успокоить на этот счет свою совесть.
Он попытался это сделать, положив в конверт банковский билет достоинством в пять тысяч франков и отправив его на имя мадемуазель Терезы в магазин мадемуазель Франкотт.
К этой денежной купюре он присовокупил еще несколько строк, в которых предупреждал Терезу, не объясняя причин подобной щедрости, что такая же сумма ей будет отправлена и на следующий год.
С такими деньгами девушка была бы ограждена от опасностей, связанных с нищетой, этим демоном-искусителем, которого де ля Гравери считал самым грозным из всех демонов.
Таким образом, десять тысяч франков щедро компенсировали бы потерю спаниеля.
Оставалось принять необходимые меры, дабы предотвратить побег собаки.
Шевалье решил, что никогда не позволит спаниелю ступить за порог дома.
Но весь сад будет отведен для его шалостей и забав.
Стены, окружавшие сад, были так высоки, что не стоило опасаться любопытства соседей.
Блэк будет спать в комнате своего хозяина.
Когда последний будет вынужден оставлять дом на час, два или три, то будет запирать собаку в туалетной комнате, надежно закрывающейся на замок с секретом, способный оградить бедное животное от злопамятства Марианны, которую шевалье все же несколько побаивался.