— Вы хорошая мастерица? — спросила старая женщина.
Тереза, ничего не отвечая, показала ей воротничок, который она вышила своими руками и носила на шее.
Это был подлинный шедевр.
— Хорошо, — сказала женщина, — если с помощью иголки руки способны делать подобные вещи, то не стоит волноваться: голодная смерть вам не грозит.
Тереза промолчала.
— Вы ищете жилье? — спросила старуха.
На этот раз Тереза кивнула головой.
— Ну, что же, в доме как раз сдается одна комната; она полностью обставлена и плата за нее не слишком высока. Черт возьми! Она не так уж и хороша, но за восемнадцать франков в месяц нельзя требовать дворец.
Но одно условие: за первые две недели придется заплатить вперед девять франков.
Тереза вынула из кармана два билета по пять франков.
— Заплатите, — сказала она.
— Но вы даже не знаете, подойдет ли она вам?
— Она мне подойдет, — ответила Тереза.
— Ладно, тогда идите за мной.
Старуха поднималась первой.
Тереза шла за ней.
Старая женщина остановилась на втором этаже, где жила хозяйка дома. Сделка состоялась очень быстро; хозяйка задавала своим жильцам только один вопрос: «Вы можете заплатить вперед?»; ничто другое ее не волновало. И если они отвечали: «Да», — то были желанными гостями.
Через десять минут Тереза уже жила в этой каморке, где ее нашел шевалье де ля Гравери.
В тот же день, отложив некоторую сумму на еду, так, чтобы ее хватило до конца недели, Тереза попросила пожилую женщину на все оставшиеся деньги купить ей шелка, иголок и полотна для вышивания.
Она имела привычку сама делать рисунки своих вышивок.
Через день старуха вышла из дома с воротничком и манжетами, вышитыми Терезой, и вернулась с десятью франками.
Тереза дала ей из них два франка за труды.
Бедное дитя подсчитало, что могло прожить на двадцать пять су в день, при этом зарабатывая по три франка.
Так что она могла не волноваться на этот счет, как ей об этом и говорила старуха.
Так продолжалось месяц.
За это время Терезе удалось отложись пятьдесят франков.
Однако вот уже несколько дней эта старуха вела с ней странные речи: она постоянно пускалась в рассуждения о том, как легко молоденькие девушки могут стать богатыми, как глупо она поступает, портя свои глаза работой на чердаке; потом она стала жаловаться, что спрос упал и ей уже не удается продавать столько, как в самом начале; доход сократился почти наполовину.
Все эти высказывания оставляли Терезу безразличной; даже если доход, приносимый работой, сократился наполовину, ей и этого хватило бы на жизнь.
Наконец однажды вечером старуха высказалась более ясно: она заговорила о молодом человеке, видевшем Терезу и влюбившемся в нее, он обещал снять для Нее квартиру, дарить подарки…
Тереза подняла побледневшее лицо и о непередаваемым выражением отвращения и решимости произнесла:
— Я поняла вас. Убирайтесь! И чтобы я вас больше не видела.
Старуха попыталась настаивать, потом стала оправдываться, извиняться, но Тереза, столь же гордая в своей каморке, как какая-нибудь королева у себя во дворце, вторично приказала ей покинуть комнату и на этот раз таким повелительным тоном, что та вышла, опустив голову и бормоча:
— Черт возьми! Кто бы мог подумать!
С этого момента Тереза лишилась своего посредника и была вынуждена сама обходить белошвеек города Шартра, предлагая им свою работу.
Те, узнав в ней первую продавщицу из магазина мадемуазель Франкотт, стали делать ей разного рода предложения, дабы она заняла у них то место, которое занимала ранее у известной модистки; но Тереза не хотела выставлять себя напоказ за прилавком.
К тому же она заметила, что беременна, и в ее состоянии ей следовало жить незаметно и в полном одиночестве.
Так она проводила свои дни до того момента, как в Шартр вошла холера. Бедняжка Тереза стала сестрой милосердия в своем бедном предместье. И однажды утром, когда она поднялась, чтобы прийти на помощь своей больной соседке, ее собственные силы изменили ей.
Черный ангел, пролетая, задел ее своим крылом.
Вы видели, в каком состоянии ее нашел шевалье.
Такова была история Терезы.
Вот уже пять месяцев она не видела Гратьена и ничего о нем не слышала.
Что касается кольца, которое она носила на пальце, то она ничего не могла сказать о нем, кроме того, что оно было ей дано с наказом тщательно хранить его как талисман, который однажды поможет ей найти свою семью.
Шевалье де ля Гравери с благоговейным вниманием выслушал рассказ Терезы. Когда она заговорила о потере Блэка, он почувствовал, как краска бросилась ему в лицо; затем, когда он оценил, какие ужасные последствия имела для девушки эта пропажа — ведь, воспользовавшись отсутствием Блэка и под предлогом того, что хотят вернуть ей ее собаку, Терезу заманили в ловушку, где она потеряла свою честь и, вероятнее всего, свое счастье, шевалье охватило подлинное раскаяние и, дожимая и целуя руки молодой девушки, он опустился на колени.
— Тереза! Тереза! — говорил он. — Добрый Бог милостив; он порой дарует нам испытания, дитя мое, но, поверь мне, неслучайно его добрая воля послала меня на твоем пути и я клянусь, что с сегодняшнего дня посвящу всю мою жизнь твоему счастью.
— Увы! — ответила Тереза, ничего не понимая в этом порыве шевалье. — Мое счастье! Вы забываете, сударь, что для меня больше нет счастья… Моим счастьем была бы жизнь с Анри, а я навечно разлучена с ним.
— Хорошо, хорошо! — сказал шевалье с тем доверчивым выражением веселого человека, убежденного, что удача, благодаря которой он столь неожиданно нашел дочь Матильды, не может отвернуться от него на полдороге. — Хорошо! Мы уладим все это. Черт возьми! На свете есть не только господин Анри, есть также его брат, господин Гратьен.
— Это не будет счастье, — сказала Тереза. — Это будет искупление; только и всего.
— Ну и что же, — заметил шевалье, — но мне кажется, что это было бы уже кое-что.
Тереза покачала головой.
— Неужели вы думаете, что молодой человек, такой знатный и такой богатый, как он, когда-нибудь согласится жениться на такой бедной мастерице, как я? Я послужила ему лишь игрушкой, только и всего. Верите ли вы, что он когда-нибудь осмелился бы нанести дочери графа или маркиза, у которой есть отец или братья, способные за нее отомстить, такое оскорбление, которое он нанес, ни на минуту не задумавшись, бедной сироте?
Шевалье почувствовал, как стрела пронзила ему сердце; его глаза вспыхнули; впервые желание мести проснулось в нем.