— Возьмите золото, — сказал он Цермаю, — и верните этому несчастному его дочь.

— Ну вот, теперь мы расчувствовались, — вмешался нотариус, у которого за последние несколько минут сильно испортилось настроение. — Черт бы побрал этого буддиста, игру и презренный металл!

— Господин ван ден Беек, — отвечая на обращение молодого голландца, проговорил Цермай, — надеюсь, вы посетите мой дворец в Кенданде; я покажу вам Арроа, и вы решите, можно ли отказаться от обладания ею.

— Но, в конце концов, — спросил китаец, — что делать со всем этим? Господин ван ден Беек возьмет свою долю, но то, что принадлежало буддисту, мы, как мне кажется, можем разделить между собой.

— Тьфу! Эти китайцы и евреям сто очков вперед могут дать! — отозвался нотариус. — Сейчас я покажу вам, как следует поступать и как презренный металл поможет нам позабавиться, господин Ти-Кай.

И метр Маес, зачерпнув две пригорошни монет, бросил их на площадь.

Едва успев осознать жест нотариуса, все те, кто ее заполнял, сбежались и, отцепив фонари, зажигая факелы и пучки соломы, бросились подбирать рассыпанное в пыли золото.

На поднявшийся при этом шум из Меестер Корнелиса высыпали все, кто еще держался на ногах.

Лишь курильщики опиума, поглощенные невыразимым наслаждением, не покинули своих каморок, они одни не явились на нежданный праздник, устроенный нотариусом для завсегдатаев этого заведения.

Игроки покинули столы, музыканты бросили свои инструменты, даже танцовщицы прибежали в своих сверкающих нарядах.

Метр Маес во второй раз наполнил монетами свои широкие ладони и отправил деньги вслед первым пригоршням; и тогда суматоха превратилась в драку: удары сыпались дождем со всех сторон и каждый, в соответствии со своим возрастом, полом и силами, сражался кулаками, ногами, ногтями или зубами; земля была усеяна клочьями саронгов, обрывками золотой и серебряной парчи, цветами, вырванными из волос танцовщиц, и не замедлила окраситься кровью.

Чем более резкими и пронзительными делались крики, доносившиеся из этого адского водоворота, тем больше наслаждался метр Маес. Он в неистовстве разбрасывал монеты, выбирая для этого те места, где толпа распалилась сильнее, откуда слышались самые дикие вопли. Следует признаться, это отвратительное зрелище очень забавляло достойного нотариуса, и на каждое доносившееся до него извне проклятие он откликался взрывом хохота или веселым словцом. Обернувшись, чтобы пополнить запас своих необычных снарядов, он, к большому своему изумлению, обнаружил, что полностью исчерпал не только золото, отвергнутое буддистом, но и то, что принадлежало Эусебу.

— Ну вот, ничего не осталось, — сказал он. — Как жаль! Я, кажется, немного забрался в ваш карман, господин ван ден Беек, но вы не станете на меня сердиться: лучшее применение, какое вы могли бы найти для этих денег, — позабавить с их помощью этих бедняг.

— Вы называете это забавой, — с досадой заметил Ти-Кай, горько сожалевший о том, что забота о сохранении достоинства помешала ему присоединиться к борьбе, за превратностями которой он жадно следил.

— Черт возьми! Взгляните на меня; я так смеялся, что весь взмок. О, одна осталась! — продолжал метр Маес, схватив монетку, что закатилась под тарелку.

Нотариус собирался с ее помощью вновь разжечь пламя раздора между посетителями Меестер Корнелиса, но Эусеб остановил его руку.

— Простите, — сказал он. — Оставьте это мне; я хочу сохранить ее и увидеть, принесет ли мне счастье то, что послано Буддой.

— Ну что же, — произнес китаец Ти-Кай. — Мне кажется, самое меньшее, что должны сделать рангуны в благодарность за то, что вы для них устроили, — это прийти сюда и развлечь вас.

Метр Маес изо всех сил захлопал в ладоши, и вскоре несчастные девушки, кое-как поправив разорванные в драке костюмы, вошли в павильон и расположились на устроенных в глубине его подмостках.

Вместе с ними в пиршественный зал вошел Харруш и уселся среди музыкантов.

Пока метр Маес забавлялся ссорой простонародья, Эусеб с удвоенной настойчивостью добивался от туана Цермая, чтобы тот вернул Аргаленке его дочь. Яванец, ничего не обещая, отвечал столь любезно, что возможность сделать доброе дело привела молодого голландца в такое веселое настроение, в каком он не был за весь вечер, и, хотя готовящееся представление было не совсем в его вкусе, он больше не думал о том, чтобы уйти.

Танцовщицы уселись в кружок на маленькой сцене, ожидая сигнала начать пантомиму.

Эусеб рассеянно скользил глазами вдоль сверкающего ряда девушек; его взгляд остановился на той, чье бело-розовое лицо и золотистые волосы, контрастируя с медной кожей ее подруг, привлекли его внимание.

Лицо этой женщины ему показалось знакомым; он старался припомнить, где видел ее прежде, когда Цермай, поднявшись с места, подозвал к ним Харруша.

XV. БЕЛАЯ РАНГУНА

— Пейте, Ти-Кай, — обратился метр Маес к сидевшему рядом с ним китайцу. — Будет ли это вино или цион, результат хорош в любом случае. Господин Цермай, ваше сердце откликается на упреки вашего имама и вы поклялись не нарушать более закон вашего святого пророка? Я нахожу вашу трезвость сегодня вечером удивительной и опасной. Диван, на котором вы восседаете вместе с этим несчастным господином ван ден Бееком, похож на увенчанную снеговиками глыбу льда, какие встречаются в южных морях.

— Не занимайтесь нами, господин Маес, — ответил Эусеб. — Лучше следите за тем, что сами собираетесь делать.

— К черту! Я совершенно не собираюсь следить за своим поведением и хочу двигаться наугад, как летят птицы в бурю; я наслаждаюсь тем, что непредсказуемо и странно.

— Вы правы, мудрый мандарин! — эхом отозвался Ти-Кай. — Нет ничего более веселого, чем каскады; но почему же тот, что в моем саду в Кампонге, не извергает волны циона вместо вредной для здоровья воды! Цион дали нам боги, чтобы мы на огненных крыльях переносились к ним на небеса.

— Да, пока не свалимся в грязь, — сказал нотариус. — Но это уже кое-что — хоть на минуту заглянуть в спальню к господам ангелам. Достойная статуя Мудрости, присутствовавшая при наших сумасбродствах, — продолжал метр Маес, обращаясь к Эусебу, — неужели вы откажетесь от этого стакана вина, если я предложу вам выпить его за вашу вечную любовь?

— Лучший способ не подвергать ее опасности, господин Маес, — это отклонить ваш тост.

— Дьяволом клянусь, этот человек сделан из мрамора! И я все больше успокаиваюсь насчет последствий завещания. Но вино налито и надо выпить его! — воскликнул нотариус. — Ти-Кай, я поручаю вам это сделать.

Китаец отказался; как и все его соотечественники, он пренебрегал продуктами европейского виноделия и предпочитал им водку из зерна.

— Это лучше! — произнес он, указывая на свой наполненный ционом стакан.