Солнце уже давно поднялось, когда на следующий день после ужина в Меестер Корнелисе Эусеб ван ден Беек вернулся на Вельтевреде.
Что бы ни говорил нотариус Маес о постыдности такого способа передвижения, но Эусеб пешком проделал несколько километров, отделявших его от города.
Слуга, отворивший ему дверь особняка, попятился в страхе: такое бледное и потрясенное лицо было у хозяина. Он спросил Эусеба, что с ним. Тот, не отвечая, направился к своему кабинету и, едва войдя в него, собрался там запереться.
— Но разве господин не хочет видеть госпожу? — мягко придержав дверь, спросил слуга.
— Не твое дело! — в ярости воскликнул Эусеб. — И кто дал тебе право обсуждать мои действия?
— Дело в том, что госпожа уже много раз спрашивала о господине.
— Хорошо, хорошо, позже!
Слуга продолжал стоять у двери, изумленно глядя на хозяина.
— Чего ты ждешь? — в бешенстве закричал Эусеб.
— Чтобы господин дал мне адрес врача, которого надо привести к госпоже; нам трудно выбрать его, но господин, раз он племянник покойного доктора Базилиуса, должен знать их.
Эусеб, в оцепенении выслушавший первые слова, внезапно очнулся и, схватив слугу за воротник, заорал:
— Никогда не смей произносить при мне этого гнусного имени, если не хочешь, чтобы тебя немедленно выгнали!
Затем, после паузы, во время которой, казалось, он должен был задохнуться, Эусеб продолжил:
— Что ты имел в виду, спросив о враче? Говори! Госпожа больна?
Эусеб произнес последние слова резко, что было совсем не в его привычках, особенно, когда речь шла о его жене.
Если имя Базилиуса напоминало о печальных событиях прошлого и страхе перед будущим, то имя Эстер связывалось для него лишь с долгом.
Значит, его совесть была не вполне чиста, раз мысль об этом долге вызывала раскаяние?
— Сударь, — лепетал совершенно растерявшийся слуга, — дело в том, что это, наверное, произойдет сегодня.
Эти слова развеяли все мысли, заставлявшие Эусеба опасаться встречи с женой; он бросился по лестнице, вбежал в спальню Эстер и нашел жену в постели, улыбающуюся, несмотря на страдания.
— Спасибо, друг мой! — воскликнула молодая женщина, раскрывая мужу объятия. — Спасибо тебе! Я бы так расстроилась, если бы первый взгляд твоего ребенка был обращен не к тебе.
Эусеб, позабыв обо всем, осыпал жену нежнейшими поцелуями.
Любовно поговорив несколько минута о ребенке, который вскоре должен был родиться, Эстер сказала мужу:
— Как поздно ты вернулся! Это первый раз, Эусеб, когда ты всю ночь провел вдали от меня.
Эусеб, до этого бледный, сделался багровым; он опустил глаза под спокойным и ясным взглядом жены.
— Этот гадкий господин Маес насильно утащил тебя с собой, — продолжала она. — Но я не сержусь на него, потому что сама просила его об этом.
— Ты, Эстер! Это ты просила нотариуса повести меня туда, где мы были?
— Конечно; я надеялась, что веселость этого толстяка сообщится тебе, его распорядок дня прогонит с твоего лба заботы и ты поймешь наконец: заполненный делами день должен завершаться удовольствиями.
— Эстер! — ответил Эусеб. — Ты совершила большую ошибку! Дай Бог, чтобы тебе не пришлось когда-нибудь сожалеть о ней!
— Ах, Боже мой, ты пугаешь меня! Что случилось? Но, в самом деле, радость оттого, что вновь тебя вижу, помешала мне заметить, как ты бледен, в каком беспорядке твоя одежда. Говори, говори, мой Эусеб! Я так люблю тебя, что не стану ревновать, лишь бы ты был счастлив.
Эусеб отступил перед откровенностью признания.
Ложь, к которой ему предстояло прибегнуть, усилила его недовольство собой.
Он не мог излить это недовольство, не выдав себя, и обрушился на Эстер:
— Вот они, женщины! — вспылил он. — Ничего не замечают, кроме своей любви, и во всем видят для нее угрозу!
— Эусеб, ты никогда так не говорил со мной! — воскликнула Эстер.
— Зачем произносить слово «ревность», такое смешное, по-моему, и глупое?
— Но, друг мой, я, напротив, уверяла тебя, что не ревнива.
— Ну да! Это только предлог, чтобы заговорить о ревности.
— В самом деле, друг мой, я не узнаю тебя, и, если бы всецело не доверяла тебе, твои речи, к каким я совершенно не привыкла, могли бы вызвать у меня подозрения.
— Какие подозрения? Я требую, чтобы ты объяснила мне! — вне себя кричал Эусеб. — Разве то, что я провел ночь за делами и что этот мерзкий Маес втянул меня в невыгодную сделку, дает тебе право надоедать мне твоими несправедливыми предположениями?
— Да что я такого предполагала, Господи! — спросила несчастная женщина, и, увидев, что беспокойство ее мужа не уменьшается, а усиливается, постаралась переменить разговор. — Ну, Эусеб, — продолжала она, пытаясь улыбнуться сквозь слезы, медленно катившиеся по ее щекам, — ты прекрасно знаешь, что я полностью, совершенно полагаюсь на твои слова, что верю в тебя, как веруют в Бога; если ты говоришь: «Я сделал то-то, был там-то»— я всегда считаю, что так оно и есть, клянусь ребенком, который заново свяжет нас. Никогда мне и в голову не приходила мысль сомневаться в правдивости того, что ты говорил мне. Ну, Эусеб, прости, если я чем-то обидела тебя! — закончила Эстер, подставив мужу белый чистый лоб, увенчанный белокурыми волосами, которые шелковистыми локонами выбивались из-под чепчика.
Эусеб оставался по-прежнему мрачным и надутым.
— Хочешь ли ты, — снова заговорила Эстер, — чтобы я дала тебе новое доказательство моего к тебе доверия, хочешь ты этого?
— Говори, — ответил молодой человек, взяв жену за руку.
— Ну так вот: несмотря на настояния метра Маеса, я воспротивилась тому, чтобы он сообщил тебе содержание оскорбительной приписки, которую сделал наш дядя к своему завещанию.
— Приписка! Приписка в завещании существует! — растерянно воскликнул Эусеб. — Господи, я в этом хотел усомниться! Раз она существует, значит, то, что произошло этой ночью, не сон, как я старался в том уверить себя!.. Заклинатель змей, эта странная галлюцинация, когда я видел Эстер умирающей, рангуна, сны… все это было реальным и Базилиус одержал надо мной первую победу!
Эусеб кричал в исступлении, и Эстер, воскликнув: «Боже мой, он сошел с ума!»— уронила бледную головку на подушку.
Вид жены, оказавшейся в опасности, привел Эусеба в чувство; он бросился к постели Эстер, целовал ее холодные руки, пытался помочь ей и, не преуспев в этом, позвонил служанкам, тотчас прибежавшим на зов.
За врачом послали, и он явился. В двух словах Эусеб объяснил ему происшедшее. Доктор объявил, что состояние Эстер весьма тяжелое, что сильное потрясение, которое она, вероятно, испытала, непременно вызовет кризис, в результате чего мать или дитя в ее утробе, а возможно, и оба, могут лишиться жизни.