Только раз посмотрев друг другу в глаза, Ролан и Диана поняли, что их план остается в силе.
Ролан приблизился к часовому. С третьим словом пароля часовой пошатнулся и упал лицом вниз. Ролан убил его одним ударом кинжала. Второй часовой упал, как и первый, без единого звука.
Ролан подал условный сигнал, и драгуны появились из засады. Их полковник не блистал умом, но он был старый служака и отваги ему было не занимать. Он вытащил свою саблю и двинулся вперед. Ролан шел справа от него, Диана — слева.
Они не сделали и десяти шагов, как раздались два ружейных выстрела: один из грабителей дилижансов, посланный Монбаром в деревню Сейзериат, наткнулся на драгун.
Одна пуля пролетела мимо, другая попала кому-то в руку.
Затем раздался крик: «Тревога!»
Почти сразу же в свете факелов, которые освещали двадцать или тридцать небольших гротов, окружавших слева и справа главную галерею Сейзериатской пещеры, появился человек с еще дымившимся ружьем:
— Тревога! Тревога! Драгуны!
— Беру командование на себя! — вскричал Монбар. — Погасите огни и отступайте к церкви.
По тому, как мгновенно остальные выполнили приказ, можно было заключить, насколько они поняли серьезность положения.
Монбар, знавший все проходы и повороты, повел своих товарищей в глубь горы.
Внезапно впереди послышался шум: в сорока шагах тихо прозвучала команда, а затем раздалось лязганье курков.
— Стой! — поднял руку Монбар.
— Огонь! — прозвучал голос со стороны противника.
— Ложись! — крикнул Монбар.
Не успел он скомандовать, как подземелье огласилось оглушительным грохотом выстрелов. Все, кто успел подчиниться приказу Монбара, услышали свист пуль у себя над головой. Двое-трое из тех, кто замешкался, рухнули на землю.
Вспышка была короткой, но Монбар и его соратники разглядели жандармскую униформу.
— Огонь! — крикнул в свою очередь Монбар.
И тут же раздались двенадцать или тринадцать выстрелов.
Темные своды пещеры вновь осветились.
Трое Соратников Иегу лежали без движения.
— Путь к отступлению закрыт, — решил Монбар. — Разворачиваемся, если у нас есть шанс, то только со стороны леса.
И Монбар повернулся и повел своих назад.
Жандармы выстрелили снова; послышались два или три стона и шум падающих тел — новая атака прошла небезуспешно.
— Вперед, друзья, — призвал Монбар. — Они дорого заплатят за нашу жизнь!
— Вперед, — прозвучало в ответ.
Чем дальше они продвигались, тем явственнее ощущался запах дыма.
— Похоже, эти мерзавцы выкуривают нас, — предположил Монбар.
— Боюсь, что так, — согласился Адлер.
— Они думают, что охотятся на лис.
— По нашим когтям они поймут, что имеют дело со львами.
По мере того как они продвигались к выходу, дым становился все гуще, а свет — все ярче. Показался последний поворот.
В самом деле, в пятидесяти шагах от пещеры горел костер. Но разожгли его не ради дыма, а чтобы в темноте никому не удалось скрыться. И в свете пламени сверкали карабины и сабли драгун.
— А теперь умрем, но умрем с боем, — призвал Монбар.
И он первый устремился в освещенный круг и выстрелил из обоих стволов своего охотничьего ружья. Затем, бросив ружье, ставшее бесполезным, выхватил из-за пояса пистолеты и, пригнув голову, бросился на драгун.
Я не берусь поведать о том, что произошло затем: проклятия, брань, крики, вспышки и грохот выстрелов — все смешалось. Когда все пистолеты были разряжены, наступила очередь кинжалов.
Подбежавшие жандармы ворвались в ряды противников, сражавшихся в дыму и пламени. Слышалось яростное рычание, стоны раненых и последние вздохи умирающих.
Схватка продолжалась минут пятнадцать, может быть, двадцать, а когда все закончилось, у Сейзериатской пещеры лежало двадцать тел.
Тринадцать из них были драгунами и жандармами, девять — Соратниками-Иегу.
Пятеро Соратников Иегу были еще живы, но сила была на стороне их противников, и раны не позволяли им сопротивляться: их взяли в плен. М-ль де Фаргас смотрела на них взглядом античной Немезиды.
Оставшиеся на ногах драгуны и жандармы окружили пленников с саблями в руках.
У старого капитана была сломана рука, полковнику насквозь прострелили ногу. Ролан, покрытый кровью противников, не получил ни одной царапины.
Двоих пленников уложили на носилки, поскольку они не могли сделать ни шагу. Зажгли заранее заготовленные факелы и двинулись в город.
В тот момент, когда они выходили из леса на большую дорогу, раздался топот копыт. Ролан вышел на середину и приказал:
— Ступайте дальше, я останусь, чтобы выяснить, кто это.
— Кто идет? — крикнул Ролан, когда всадник приблизился к нему.
— Еще один пленник, сударь, — ответил незнакомец. — Я не смог принять участие в схватке, но не хочу пропустить эшафот! Где мои друзья?
— Здесь, сударь, — показал Ролан.
— Простите, господа, — обратился Морган, — а это был он, — к жандармам, — позвольте мне занять место среди моих друзей: виконта де Жайя, графа де Валансоля и маркиза де Рибье. И разрешите представиться — граф Шарль де Сент-Эрмин.
Трое пленников восхищенно вскрикнули, и к ним присоединился ликующий возглас Дианы. Добыча была в ее руках, никому из четырех главарей не удалось уйти.
Тем же вечером, выполняя обещание, данное Кадудалю, она отправила сто тысяч франков в Бретань.
Грабители оказались за решеткой, и на этом миссия Ролана заканчивалась. Он отправился к первому консулу, затем выехал в Бретань, провел с Кадудалем переговоры, но так и не смог убедить его перейти на сторону республики, вернулся в Париж, затем сопровождал Бонапарта в Итальянской кампании и погиб при Маренго.
Что до Дианы, то ее душа так сгорала от ненависти и так жаждала мести, что она не могла не насладиться ею до конца. Судебный процесс начался незамедлительно, и все говорило о том, что он не затянется и завершится казнью, которую она не собиралась пропустить.
Я был в Безансоне, когда мне стало известно об аресте моего брата, и я помчался в Бург-ан-Бресс, где проходили судебные заседания.
Началось следствие.
Всего заключенных было шестеро: пятерых взяли в плен в пещерах, шестой добровольно присоединился к пленным. Двое из них были так серьезно ранены, что умерли вскоре после ареста. Остальных должен был судить военный трибунал, который приговорил бы всех к расстрелу.
Но тут вышел новый закон о передаче политических дел гражданскому суду, а гражданские суды приговаривали к гильотине. Гильотина оскорбительна, тогда как расстрел не наносит урона чести. Перед лицом военного трибунала пленники признались бы во всем. В гражданском суде они все отрицали.