Кадудаля сразу же узнали, а в Морбиане не нашлось бы ни одного человека, который осмелился бы поднять на него руку или не выполнить его приказа.
Потому разбойник, бывший правой рукой главаря, отпустил детей и приблизился к Кадудалю.
— Какие будут приказания, генерал?
— Прежде всего развяжите этих несчастных. Разбойники тут же освободили от пут фермера и его жену. Женщина без сил рухнула в кресло и крепко обняла своих детей. Жак Долей встал, подошел к Кадудалю и пожал ему руку.
— Что теперь? — спросил оставшийся за главного.
— Мне сказали, — начал Кадудаль, — что у вас три шайки.
— Да, генерал.
— Кто посмел собрать вас и заставил заниматься этим гнусным промыслом?
— Приехал человек из Парижа, заверил нас, что не пройдет и месяца, как вы будете с нами, и приказал действовать от вашего имени.
— Шуаны — это я понимаю, но поджариватели — нет! Разве я когда-нибудь занимался чем-то подобным?
— Нам даже велели выбрать главарем того, кто похож на вас как две капли воды, и называть его Жоржем Вторым, чтобы все уверились, что вы с нами. Как быть, как нам искупить нашу вину?
— Вы поверили, что я могу стать во главе такой банды, как ваша. В этом ваша вина, и ее ничем не искупить. Немедленно передайте двум остальным шайкам: прекратить насилие и разойтись по домам. Затем предупредите всех бывших командиров, а главное Гийемо и Соль де Гризоля, чтобы они снова взялись за оружие и были готовы возобновить борьбу. И пусть никто без моего приказа не делает ни шагу и уж тем более не сдается властям.
Разбойники молча покинули дом фермера.
Жак Долей и его жена навели порядок в шкафах: разложили по полкам белье, засунули в ящики серебро. Через полчаса и следа не осталось от происшедшего.
Догадка г-жи Долей была верна: ее муж заранее приготовился к нападению, спрятав ценности и кошель с золотом, в котором было около двенадцати тысяч франков. Бретонский крестьянин исключительно недоверчив и, возможно, предусмотрителен более всех на свете. Несмотря на обещание Кадудаля, Жак решил, что дело может плохо обернуться и потому надо попытаться самому сохранить как можно больше добра.
Разыскали Жана и его жену и, оттащив подальше труп Жоржа Второго, заперли ворота. Кадудаль, который с самого утра ничего не ел, ужинал так спокойно, как будто ничего не случилось, затем, отказавшись от кровати, предложенной ему фермером, отправился на сеновал и до рассвета проспал на свежем сене.
Едва взошло солнце, как явился Соль де Гризоль, бывший адъютант генерала. Он жил в Орее, то есть в двух с половиной лье от Плескопа. Один из разбойников, желая угодить Кадудалю, первым делом отправил^ к нему и передал приказ генерала. И Соль де Гризоль не стал медлить, хотя был до крайности удивлен, так как полагал, что Кадудаль в Лондоне.
Кадудаль рассказал ему все и показал следы огня и крови на полу. Он понял, что полиция подготовила заговор, дабы обвинить его в нарушении договора с Бонапартом. А раз так, то отныне его руки развязаны, он может действовать, как сочтет нужным, и хочет, чтобы все это понимали.
Прежде всего он решил написать самому Бонапарту, что считает себя вправе вернуть свое слово, что он не причастен к делам поджаривателей, доказательством чего послужит то, что он любой ценой с ними покончит. И так как он не может объявить ему войну как суверен суверену, поскольку такую войну Кадудаль вести не в состоянии, то он объявляет Бонапарту месть по-корсикански. И именно Соль де Гризоль обязан объявить первому консулу вендетту.
Соль де Гризоль согласился не раздумывая, ибо принадлежал к породе людей, которые не отступают ни на шаг, если верят в правильность избранного пути.
Затем Кадудаль велел ему найти Лорана и передать тому, чтобы он вновь созвал всех Соратников Иегу. Сам же Кадудаль немедленно возвращается в Лондон, чтобы чуть позже выехать в Париж для исполнения всех своих планов.
Дав указания Соль де Гризолю, Кадудаль попросил прощения у хозяев фермы за то, что превратил их дом в театральные подмостки, на которых разыгралась столь ужасная сцена, попрощался с ними, сел на лошадь и выехал к берегу океана, где между Эрдевеном и Карнаком неспешно курсировало рыбацкое судно. Одновременно с ним Соль де Гризоль отправился в Ван.
Кадудаль поднялся на борт без всяких помех, так же спокойно, как и высадился.
Через три дня Соль де Гризоль был уже в Париже. Он сразу же обратился к первому консулу с просьбой выдать ему охранный лист и встретиться с ним по делу чрезвычайной важности.
Первый консул направил к нему в гостиницу Дюрока. Но Соль де Гризоль, извинившись, как подобает благородному человеку, заявил, что только генералу Бонапарту лично он может повторить то, что поручил ему генерал Кадудаль.
Дюрок ушел, но вскоре вернулся за Соль де Гризолем.
Бонапарт был настроен по отношению к Кадудалю крайне враждебно. Не дав Соль де Гризолю вымолвить ни слова, он заявил:
— Вот как, значит, ваш генерал держит свое слово. Он уверяет, что уехал в Лондон, а сам остается в Морбиане, организует банды и вместе с ними занимается промыслом поджаривателей, грабит всех подряд, без разбора, справа и слева. Я отдал приказ, предупредив всех, что если его поймают, то пусть расстреляют без суда, как разбойника. Только не говорите мне, что ложь все, что написано в «Журналь де Пари» и докладывает мне полиция. Впрочем, его видели и опознали свидетели.
— Позволит ли мне первый консул в двух словах доказать невиновность моего друга?
Бонапарт пожал плечами, и Соль де Гризоль продолжил:
— Но если через пять минут вы признаете, что ваши газеты и полицейские отчеты ошибаются, а я говорю правду, что тогда?
— Я скажу… Я скажу, что Ренье — болван, только и всего.
— Так слушайте, генерал. Кадудаль был в Лондоне, когда ему попался на глаза номер «Журналь де Пари», в котором утверждалось, что он не покидал Францию и организовал банды в Морбиане. Он тут же сел на рыбацкое судно и приехал во Францию, на полуостров Киберон. Спрятавшись на ферме, на которую той же ночью должны были напасть поджариватели, он вышел из своего убежища в тот момент, когда главарь банды, присвоивший его имя, собирался подвергнуть хозяев фермы пыткам. Фермера зовут Жак Долей. Его ферма находится в Плескопе. Кадудаль подошел прямо к этому главарю и вышиб ему мозги со словами: «Ложь, Кадудаль — это я». Он просил меня передать вам, генерал, что это вы или, по меньшей мере, ваша полиция хотели обесчестить его имя, поставив по главе банд поджаривателей человека его роста, его телосложения, в общем, человека, которого можно было выдать за него. Он отомстил этому человеку, убив его на глазах сообщников и изгнав всех с захваченной фермы, хотя он был один, а их — двадцать.
— Все, что вы тут рассказываете, совершенно невероятно.