— А, вот и вы! — сказал он. — Вы знаете, что произошло?
— Конечно, — ответил Бурьен. — Сейчас уже весь Париж знает.
— Да, и очень хорошо! Надо, чтобы Париж узнал имена преступников.
— Будьте осторожны: тех, кого вы назовете, Париж приговорит.
— Кого я назову, черт вас возьми! Разумеется, якобинцев.
— Фуше другого мнения: он подозревает, что это дело рук двух, от силы трех заговорщиков. А всякий заговор, в котором участвуют до пяти человек, является делом полиции.
— У Фуше свои причины, чтобы не придерживаться моего мнения. Фуше устраивает свои дела, и не он ли управляет всеми этими заговорщиками? Я знаю, что он делал в Лионе и на Луаре. Так вот! Благодаря Лиону и Луаре я знаю о Фуше все. Доброй ночи, Бурьен.
И, выплеснув свой гнев, он спокойно пошел спать.
Фуше тем временем вернулся, как он выразился, на развалины. Вокруг улицы Сен-Никез он установил кордоны, в чью задачу по мере возможности входила охрана поля битвы в его первоначальном виде.
Там, на этом поле, он оставил Лиможца, или Виктора-Четыре-Лица, как его называли в полиции из-за его умения играть различные и совершенно противоположные роли: человека из народа, светского льва, немца и англичанина.
На сей раз ему не нужно было надевать какую-либо маску или костюм, речь шла о том, чтобы применить драгоценнейшую способность, которой одарила его природа, а именно умение распутывать нити самых таинственных заговоров.
Когда Фуше нашел его, он сидел на обломке стены и думал.
— Ну что, Лиможец? — Фуше продолжал называть его именем, которое дал ему в самом начале, приняв за каменщика.
— Да, гражданин, я подумал, что прежде всего надо допросить кучера. Только он с высоты своих козел видел, что происходило на улице, перед каретой. И вот что сказал мне Цезарь, и, похоже, это правда.
— А ты не боишься, что он от страха ничего не видел или же просто был пьян?
Лиможец с сомнением покачал головой:
— Цезарь — отважный человек. Тот, кого зовут Жерменой и кто получил свое прозвище от самого Бонапарта, не может быть трусом. А прозвал его так Бонапарт, когда увидел, как тот сражается один с тремя арабами. Одного из них он убил, а другого взял в плен. Впрочем, первый консул, который не любит быть в долгу, может заявить, что кучер был пьян. Но это не так.
— Ну хорошо, и что он видел?
— Он видел одного человека, который бежал в сторону улицы Сент-Оноре, бросив горящий шнур, и девушку, которая держала лошадь, впряженную в телегу, под уздцы. На телеге стояла бочка, но девушка, разумеется, не догадывалась, что в ней. А в бочке был порох, и человек, который спасался бегством, успел поджечь его.
— Надо найти и расспросить эту девушку.
— Девушку? — улыбнулся Лиможец. — Пожалуйста, вот ее нога.
И Лиможец показал на оторванную от тела ногу в синем чулке и ботинке.
— А от лошади что-нибудь осталось?
— Да, задняя часть и голова. На лбу, прямо посередке, имеется белая звездочка. Есть еще несколько клочков шкуры, их хватит, чтобы сделать описание.
— А от телеги?
— С этим придется подождать. Я велел откладывать в сторону все железки, которые найдут. Завтра утром я их осмотрю.
— Лиможец, друг мой, я поручаю вам это дело.
— Хорошо, но только мне, никому больше.
— Я не могу отвечать за агентов первого консула.
— Неважно, главное, чтобы ваши не переходили мне дорогу.
— Мои будут тихи, как если бы ничего не случилось.
— Тогда все будет хорошо.
— Вы ручаетесь?
— Если я держусь за конец дела, то я обязательно дойду до его начала.
— Прекрасно, вот и дойдите. И когда мы окажемся в начале, вы получите тысячу экю.
И Фуше отправился домой, почти полностью уверенный, что якобинцы к покушению не причастны.
На следующий день были арестованы двести человек, известных своими революционными убеждениями. Бонапарт, поколебавшись, принял решение депортировать их и подготовил соответствующий акт, который тут же передал на утверждение в Сенат.
Накануне принятия постановления обвиняемых по очереди показали четырем мужчинам, по виду рабочим или мастеровым. Это были лошадиный барышник, торговец семенами, прокатчик телег и бочар.
Никто из них не опознал тех двоих, с которыми они имели дело, так как до сих пор в деле фигурировали два, самое большее три, человека. Помимо этих троих, возможно, был еще кто-то, исполнявший вспомогательную роль. Такая картина покушения сложилась следующим образом.
Лиможец, вызвавший восхищение своей дотошностью, восстановил внешний облик лошади. И уже на следующий день после взрыва во всех газетах и на всех перекрестках можно было прочитать:
«Префект полиции сообщает согражданам, что в маленькую тележку, груженную обитым железными обручами бочонком с порохом, взорванным вчера вечером в восемь часов с четвертью на улице Сен-Никез, что рядом с улицей Мальты [83] , в тот момент, когда по ней проезжал первый консул, была запряжена упряжная кобыла со следующими приметами: масть гнедая, грива потрепанная, хвост метелкой, морда острая, бока и ляжки светлые, с правого бока под гривой — рыже-чалая с проседью, во лбу звездочка, на спине с двух боков белые пятна, молодая, ростом метр и пятьдесят сантиметров (около четырех футов и шести дюймов), упитанная и здоровая, без каких-либо знаков на ляжках или на шее, которые могли бы позволить установить ее принадлежность.
Тех, кто знает хозяина этой кобылы или видел ее с маленькой тележкой, просим сообщить об этом устно или письменно префекту полиции. Префект обещает вознаграждение тому, что укажет хозяина данной кобылы. Все желающие приглашаются как можно скорее явиться для опознания лошади по причине разложения ее останков».
На этот призыв тут же откликнулись все парижские торговцы лошадьми.
И в первый же день кобыла была опознана барышником, продавшим ее. Он попросил о встрече с префектом, его направили к Лиможцу, и он назвал фамилию торговца семенами, которому он ее продал. Лиможец задержал барышника и послал за торговцем. Тот опознал останки кобылы и заявил, что продал ее двум мужчинам, которые выдавали себя за лоточников. Он прекрасно помнил обоих, так как встречался с ними два или три раза, и дал подробное описание обоих.
Один был брюнет, другой — светло-русый. Тот, что повыше, был пяти футов и шести-семи дюймов ростом, второй — дюйма на три ниже. Один был похож на бывшего военного, второй — на буржуа.
На следующий день явился прокатчик и также узнал лошадь, так как она несколько дней стояла в его стойле. Он также дал описание двух человек, которое полностью совпало с описанием, данным барышником.