— Пошли, — говорит Джек. — Теперь у нас есть проводник.
Остальные трое переглядываются, потом следуют за Джеком навстречу, как уже все понимают, своей общей судьбе.
***
Невозможно сказать, сколько времени банда Сойера проводит в «Черном доме», дыре, которая затягивала в себя Френч-Лэндинг и окрестные города. Столь же невозможно описать, что они там видят. В определенном смысле прогулка по «Черному дому» равносильна путешествию по мозгу психически больного, и в такой структуре нам не найти ни планов на будущее, ни воспоминаний о прошлом. В мозгу сумасшедшего существует только бурлящее настоящее, с дикими желаниями, параноидальными мыслями, фантастическими допущениями. Поэтому неудивительно, что увиденное в «Черном доме» должно стираться из памяти практически сразу после того, как взгляд перемещается на другое, оставляя только смутную тревогу, какую мог бы вызвать далекий крик опопанакса. Это милосердная амнезия.
Королева ведет их, пчелиный рой летит следом, нарушая жужжанием тишину, столетиями царившую в огромных комнатах (конечно же, мы понимаем, интуитивно, не руководствуясь здравым смыслом, что «Черный дом» существовал задолго до того, как Берни построил его наземную часть во Френч-Лэндинге). В какой-то момент четверка спускается по лестнице из зеленого стекла. Сквозь ступени они видят птиц, парящих, как стервятники, потерявшихся детей, с бледными лицами, которые вопят от страха. В длинной комнате, схожей с пульмановским вагоном, ожившие персонажи мультфильмов: два кролика, лиса, лягушка в белых перчатках сидят за столом и едят вроде бы блох. Это действительно герои мультиков, черно-белых мультиков сороковых годов прошлого века, и у Джека при взгляде на них режет глаза, потому что они — как бы реальные. Кролик подмигивает Джеку, когда банда Сойера проходит мимо, и в глазу, который остается открытым, читается жажда убивать. Они проходят пустой зал, в котором звучат голоса, говорящие на иностранном языке. Вроде бы на французском, но слова совершенно незнакомые. Им встречается комната, заполненная буйной тропической растительностью, освещенная ярким солнцем.
На одном из деревьев кокон, в котором маленький дракончик, завернутый в собственные крылья. «Не может он быть драконом, — ну очень серьезно, словно по ходу научной дискуссии, говорит Док Амберсон. — Драконы рождаются из яиц или зубов взрослых драконов. А может, и так, и этак». Они идут длинным коридором, который, закругляясь, превращается в тоннель, а потом сбрасывает их вниз по длинному скату, под грохочущую музыку, доносящуюся из невидимых динамиков. Джеку кажется, что играют «Коуэи Коул», а может, «Джин Крупа». Стены расходятся, и какие-то мгновения они скользят над пропастью, у которой в прямом смысле нет дна. «Рулите руками и ногами! — кричит Нюхач. — Если не хотите свалиться через край, РУЛИТЕ!» Наконец скат сбрасывает их в, как выразился Дейл, Земляную комнату. Они идут среди куч дурно пахнущей земли под яркими лампами, свисающими с потолка из ржавой жести. По земле ползают полчища зеленовато-белых паучков. К тому времени, когда комната остается позади, все тяжело дышат. Земля набилась в обувь, одежда перепачкана.
На выходе из комнаты — три двери. Их проводница жужжит и вычерчивает иммельман перед средней. «Да нет же, — возражает Дейл. — Я уверен, что нам нужна та дверь, что за портьерой».
Джек говорит ему, что с такими шутками надо подаваться в комики, и открывает дверь, на которую указала пчела. За ней огромная автоматическая прачечная, которую Нюхач тут же нарекает Холлом чистоты. Сгрудившись, они следуют за пчелой по жаркому, влажному коридору между гудящих стиральных машин и сушилок. Пахнет печеным хлебом. Стиральные машины, каждая с окошком, стоят на стеллажах, верхний из которых находится на высоте пятидесяти футов. Над ними, в дымке тумана, летают воробьи. То и дело они натыкаются на горки из костей или иные свидетельства того, что люди сюда забредали (или их приводили). В коридоре они находят мотороллер, заросший сорняками. Далее видят заржавевшие коньки для фигурного катания. В библиотеке на столе красного дерева человеческими костями выложено слово «СМЕХ». В богато обставленной (но давно уже забытой хозяевами) гостиной, куда приводит их пчела, Дейл и Док видят, что одна стена украшена человеческими лицами, которые срезали, высушили и растянули и укрепили на деревянных подставках. В пустых глазницах нарисовали огромные, удивленные глаза. Дейл думает, что одно лицо он точно узнал: Милтона Вандерли, школьного учителя, который как сквозь землю провалился три или четыре года назад. Все полагали, что младший брат Дона Вандерли просто уехал из города. «Да, — думает Дейл, — он уехал, только не в другой город, а в другой мир». В каменном коридоре пчела залетает в одну из маленьких грязных камер и описывает круги над рваным матрацем. Сначала члены банды Сойера молчат. Все ясно без слов.
Тай был здесь, и не так уж давно. Они улавливают его запах… его страх. Потом Нюхач поворачивается к Джеку. Синие глаза яростно сверкают.
— Старый козел чем-то обжег его. Или ударил электроразрядом.
Джек кивает. Он тоже учуял этот запах, только не знает, носом или головой. Впрочем, разницы никакой.
— Бернсайд больше никого не обожжет и не ударит, — говорит он.
Королева Пчел проскальзывает мимо них и вылетает в коридор. Левая его часть, откуда они пришли, заполнена жужжащим роем. Они поворачивают направо, и пчела уже ведет их вниз по бесконечно длинной лестнице. В какой-то момент они попадают под капель: в «Черном доме» где-то прохудилась труба.
Пять или шесть ступенек мокрые — и они видят следы. Слишком размытые, чтобы эксперты могли распознать их (эта мысль одновременно приходит в голову и Джеку, и Дейлу), но обнадеживающие: следы двух человек, взрослого и ребенка, и совсем свежие. Следовательно, направление выбрано правильное! Они прибавляют шагу, а следом спускается и жужжащее облако, совсем как саранча из Ветхого Завета.
***
Время, возможно, перестало существовать для банды Сойера, но для Тая Маршалла оно несется со все увеличивающейся скоростью. Он не знает, действительно ли мистер Маншан направляется к лачуге или в этом уверено только его воображение, но чертов мешок никак не дается в руки. Ему удалось подтащить ближе с помощью петли из кишок, но оказалось, что это самая легкая часть. А самая трудная — ухватиться за него.
Ничего не выходит. Как бы он ни вытягивал левую руку, как бы ни изгибался, двух футов не хватает. Слезы боли катятся по щекам. И смешиваются с потом, стекающим со лба.
— Поддай его ногой, — говорит он. — Как футбольный мяч. — И смотрит на мучителя, распростертого на полу. — Как футбольный мяч, так, Берн-Берн?
Ребром стопы подталкивает мешок к стене, начинает поднимать его по запятнанному кровью дереву. Одновременно тянет к нему руку… уже четырнадцать дюймов… один фут… уже…
…и кожаный мешок срывается с ноги и падает на земляной пол. Увы.