— Винить тебя? — переспросил Джек. — Я слишком потрясен, чтобы кого-то винить. Дай мне пару минут.
— Твой секрет в полной безопасности. Ты, конечно же, не хочешь, чтобы люди, глядя на тебя, говорили: «Эй, это же сын Лили Кевинью». Мне представляется, здравая мысль.
У Генри Лайдена были великие уши, это точно.
***
Пока пикап едет по Френч-Лэндингу, шум, заполняющий кабину, не позволяет продолжать разговор. «Грязная сперма» прожигает дыру в марципановом центре песни «Куда ушла наша любовь» и в процессе творит немыслимые злодеяния в отношении таких милых, таких домашних «Супримз». Генри, который говорил, что его мутит от таких извращений, сидит, уперевшись коленями в приборный щиток, сложив руки под подбородком, лыбясь от удовольствия.
Напротив «Универмага Шмитта» четверо подростков на велосипедах съезжают с тротуара на мостовую, в двадцати футах от движущегося пикапа. Джек жмет на педаль тормоза, мальчишки на мгновение останавливаются, потом выстраиваются в линию вдоль тротуара, ожидая, пока пикап проедет мимо. Джек отпускает педаль тормоза. Генри выпрямляется, проверяет свои датчики — органы чувств, принимает прежнюю позу. Генри беспокоиться не о чем. Мальчишки, однако, не понимают, как им реагировать на рев, который с приближением пикапа становится все громче. Они смотрят на лобовое стекло с недоумением, смешанным с отвращением, как их прадедушки когда-то смотрели на сиамских близнецов или человека-аллигатора в шоу уродов на ярмарке. Все знают, что водители пикапов слушают музыку только двух видов: хеви-метал или кантри. Выходит, за рулем этого сидит какой-то выродок?
Когда Джек проезжает мимо мальчиков, первый, крупный, полноватый, со злобным лицом школьного хулигана, поднимает руку с выставленным третьим пальцем. Выражением лица двое следующих копируют своих прадедушек в душный вечер 1921 года. Стоят, словно идиоты, разинув рты. Четвертый мальчик, со светлыми волосами, выбивающимися из-под бейсболки с эмблемой «Пивоваров», с блестящими глазами, самый приятный из всех, смотрит Джеку прямо в глаза и, наконец, одаривает его застенчивой улыбкой. Это Тай Маршалл, на пути, пусть он этого еще и не знает, в ничейную землю.
Мальчики остаются позади. В зеркале заднего обзора Джек видит, как они, налегая на педали, мчатся по улице. Задира — первым, самый маленький и симпатичный — последним, его отставание от остальных все увеличивается.
— Независимые эксперты только что высказались о творчестве «Грязной спермы», — говорит Джек. — Четверо мальчиков на велосипедах, — поскольку он сам себя не слышит, то думает, что его слова не долетели до ушей Генри.
Генри, однако, все слышит, потому что задает вопрос, который растворяется в том, что «Грязная сперма» полагает музыкой. Джек, однако, отвечает, догадываясь, о чем в такой ситуации может спрашивать Генри: «Мнение одного резко отрицательное, еще двоих — скорее отрицательное, чем положительное, последнего — ближе к положительному».
Неистовое разрушение марципана завершается на Одиннадцатой улице. В кабине словно рассеялся туман, ветровое стекло будто вымыли на ходу, воздух становится чище, цвета — ярче.
— Интересно, — мурлычет Генри, наклонившись, точно попадает пальцем в кнопку «EJECT», достает лазерный диск, кладет в футляр. — Познавательная запись, не так ли? Дикую, эгоцентричную ярость нельзя отметать с порога. Моррис Розен не ошибся. Для Висконсинской крысы это идеальная музыка.
— Слушай, по-моему, они думают, что смогут переплюнуть Гленна Миллера.
— Кстати, о Миллере. Ты никогда не догадаешься, какие у меня сегодня планы. Я даю концерт! Шустрик Макстон, вернее, его правая рука, Ребекка Вайлес, которая, я уверен, столь же великолепна, как и ее голос, наняла меня диджеем на танцы, завершающие в «Макстоне» Клубничный фестиваль. Ну, не меня, конечно, а моего давнего, многими забытого двойника, Симфонического Стэна, знатока больших оркестров.
— Тебя подвезти?
— Нет. Дивная мисс Вайлес позаботится обо мне, предоставит комфортабельное заднее сиденье для моего проигрывателя, а багажник — для динамиков и коробок с пластинками. Но все равно спасибо.
— Симфонический Стэн?
— Сногсшибательный, неистовый реликт эры больших оркестров, само собой, в «зуте» [47] и при этом обаятельнейший джентльмен. Для обитателей «Макстона» возвращение к лучшему периоду их жизни будет ни с чем не сравнимой радостью.
— У тебя действительно есть костюм «зут»?
Ответом стало повернувшееся к нему нарочито бесстрастное лицо Генри.
— Извини. Не знаю, что на меня нашло. Чтобы сменить тему, скажу, что твои, вернее, Джорджа Рэтбана утренние слова о Рыбаке скорее всего принесут немало пользы. Я выслушал их с радостью.
Генри открывает рот, и громовой голос Джорджа Рэтбана наполняет кабину пикапа: «Настоящий Рыбак, мальчики и девочки, Альберт Фиш, мертв уже добрых семьдесят шесть лет».
Просто не верится, что голосовые связки Генри Лайдена, уместившиеся в его изящной шее, могут издавать звуки, свойственные этому разъяренному толстяку. Далее Генри продолжает уже собственным голосом:
— Я надеюсь, что от них будет толк. Прочитав в утренней газете очередной опус твоего дружка Уэнделла Грина, я решил, что Джордж должен как-то отреагировать.
Генри Лайден обожает говорить: «Я читаю, я прочитал, я видел, я смотрел». Он знает, что эти фразы ставят в тупик его собеседников. А Уэнделла Грина назвал дружком Джека не без причины: только ему Джек признался, что посоветовал репортеру ознакомиться с преступлениями Альберта Фиша. Теперь Джек жалеет, что признался. Склизкий Уэнделл Грин ему не дружок.
— Раз уж ты посодействовал прессе, — продолжает Генри, — мог бы подумать о том, чтобы помочь нашим парням в синем. Прости меня, Джек, но ты сам открыл дверь, и я говорю об этом в первый и последний раз. В конце концов, Дейл — мой племянник.
— Я не могу поверить, что слышу от тебя такие слова, — отвечает Джек.
— Знаешь, я сейчас что думаю, то и говорю. Дейл мой племянник, помнишь? Твой опыт очень бы ему пригодился, и он полагает, что ты у него в долгу. Тебе не приходило в голову, что ты можешь помочь ему сохранить за собой его работу? Или если ты действительно любишь Френч-Лэндинг и Норвэй-Вэлли, то должен уделить местным жителям толику своего времени и таланта?
— А у тебя, Генри, не возникала мысль, что я на пенсии? — сквозь зубы цедит Джек. — И мне совершенно, ну совершенно не хочется расследовать убийства?