— В ордене все устроено на военный манер; нам не платят, пока наши бумаги не подписаны; а уж без денег в дороге, — опрометчиво добавил Шанмеле, — пришлось бы туго!
— У вас нет денег?! — закричал Баньер. — Значит, вы нам отдали все, что имели?
— Да нет, вовсе нет! — засуетился Шанмеле, стыдясь, что у него вырвалась такая необдуманная фраза. — Я не говорю, что у меня больше не осталось денег. Вот еще! — он позвенел в кармане какими-то монетами. — К тому же речь совсем о другом.
— Вот уж нет, речь именно об этом! — упорствовал Баньер. — И раз уж вы попались к нам в руки, то сейчас пойдете с нами ужинать, а потом заночуете у нас.
— И мы, — подхватила Олимпия, — скажем вам, как людоед доброму человеку: «Грейся-грейся, малыш, эти дровишки — для тебя».
— Эх! Нельзя, — вздохнул Шанмеле.
— Почему?
— Да если в Лионском коллегиуме узнают, что я, вместо того чтобы немедля отметить свои бумаги, встречался с…
— … с комедиантами, — засмеялся Баньер.
— Нет. Впрочем, вы больше не комедианты: помните наш уговор. Я хотел сказать — с друзьями.
— Хорошо! И что вам тогда сделают?
— Что мне сделают?
— Об этом я и спросил.
— Возможно, отправят в известную вам залу размышлений, как только доберусь до Авиньона, или приговорят к какому-нибудь другому наказанию, еще похуже. Позвольте же мне вас обнять, друзья мои; затем я отправлюсь в коллегиум иезуитов, проведу эту ночь в дортуаре, сообразно правилам, а на рассвете продолжу свой путь в Авиньон.
— Бедный друг, — промолвил Баньер. — Неужели вы не видите, что эти люди сковали вас цепями более тяжкими, чем пристало носить человеку, который не принадлежит никому, кроме Господа?
— Я вижу мое вечное спасение в конце всех испытаний, — возразил Шанмеле. — Прощайте же, милые друзья. Но какая уйма военных!
— И правда, сколько же их! — удивилась Олимпия, глядя, как из казармы, словно муравьи из муравейника, выскакивают во множестве люди в мундирах, как они снуют взад и вперед и смотрят на них с любопытством.
— Я вас покидаю, — сказал Шанмеле. — Где вы остановились? Хочу завтра до отплытия судна заглянуть, чтобы сказать вам последнее прости.
— В «Черном петухе», на улице Вержетт, — отвечала Олимпия.
— Хорошо; так я иду.
— Но утром нас уже там не будет, — шепнул жене Баньер.
— Так и быть, останемся еще на одну ночь, — отвечала Олимпия, — нельзя же не проститься с этим чудесным человеком.
— Останемся, — согласился Баньер. — Ты же знаешь, я хочу того, чего хочешь ты.
И, повернувшись к Шанмеле, он сказал:
— Итак, договорились: до завтрашнего утра, не правда ли?
Шанмеле утвердительно кивнул и пошел своей дорогой. Баньер и Олимпия отошли в сторону, чтобы выбраться из толпы окруживших их вояк.
— Однако сколько драгунов! — проворчал Баньер.
— Смотри-ка, Шанмеле остановился, с кем-то беседует. И Баньер стал вглядываться, пытаясь что-то рассмотреть в сумерках, которые уже сгущались под нахмурившимся небом.
— С кем же это он говорит?
— Не могу разглядеть, — сказала Олимпия, которая между тем все разглядела как нельзя лучше.
— Похоже, он разговаривает с другим таким же аббатом, — продолжал Баньер.
— Действительно, это аббат, — пролепетала Олимпия, едва дыша.
— Они поглядывают в нашу сторону.
— Ты думаешь? — спросила Олимпия и встала так, чтобы заслонить от мужа двух священнослужителей, ведь ей казалось, что во втором аббате она узнает г-на д'Уарака.
— Ага! Шанмеле прощается со своим братом во Христе, — сказал Баньер.
— Слава тебе, Боже! — чуть слышно прошептала Олимпия.
И, взяв мужа за руку, она повлекла его в сторону города.
Она не ошиблась: Шанмеле действительно столкнулся с аббатом д'Уараком. Его сопровождала женщина, чье лицо скрывал капюшон плаща, но казалось, даже из-под капюшона она видит все очень ясно. Он спросил Шанмеле, с кем это он сейчас раскланялся.
Ничего не подозревая, тот ответил:
— Это господин и госпожа Баньер, мои друзья. После этого Шанмеле развернулся на каблуках и ушел.
— Вот видите, я не обозналась, — сказала д'Уараку особа, скрытая капюшоном. — Ах! Если я кого причесывала хотя бы разок…
— Хорошо, хорошо, — сказал д'Уарак. — Вот вам луидор.
— Благодарю, — промолвила женщина.
Затем, когда г-н д'Уарак в свою очередь развернулся на каблуках и направился в сторону, противоположную той, куда удалился Шанмеле, женщина пробормотала:
— А, прекрасная Олимпия! Ты меня прогнала? А, красавчик Баньер, ты меня побил? Ну, что ж, теперь вы увидите!
Уходя, она еще продолжала ворчать:
— Вот, черт возьми, славный двойной луидорчик! Дурой надо быть, чтобы предпочесть Баньера, который гол, как крыса, этому милашке-аббату, богатенькому, как золотой прииск; однако же, мы, женщины, если нас за душу заберет…
И она в свою очередь исчезла из виду, на ходу покачивая головой.
Баньер и его жена, как мы уже сказали, тем временем пошли дальше, но не успели они сделать и полусотни шагов, как увидели двух мужчин в форме драгунов, которые приближались к ним.
Другие солдаты, о чем говорилось выше, уже толкались неподалеку от Баньера и Олимпии, но никто не подходил настолько вплотную, как эти.
Баньер решил, что они хотят оскорбить Олимпию, бесцеремонно разглядывая ее в упор. Он гордо выпрямился, подперев бока руками, надвинув шляпу на глаза, и ждал, что будет дальше.
Олимпия пыталась увлечь мужа за собой, думая, что сейчас завяжется ссора, и умоляла его уйти.
— Черт возьми, господа! — первым взял слово Баньер. — Сказать по правде, я бы желал знать, что вам от нас надо, с какой стати вы так подозрительно смотрите на нас?
— Очень просто: смотрим, чтобы вас рассмотреть, — отвечал один из драгунов.
— Нахал!
И Баньер занес руку для удара.
— Спокойнее, сударь! — с насмешкой произнес второй драгун.
Потом, обращаясь к своему товарищу, он сказал:
— Это и впрямь он.
— Говорил же я тебе, что сразу его признал, еще раньше, чем этот аббат пришел на него доносить!
Олимпия задрожала, сама не понимая отчего.
— Ах ты черт! — возмутился Баньер. — Господа солдаты, вам все же пора бы объясниться!