— Ах, любезный мой кузен, вы прямо-таки стараетесь лишить меня иллюзий.
И тут он подошел к адмиралу поближе:
— Что ж, проницательный политик, бывают минуты, когда от этой проницательности становится не по себе.
— Отчего же?
— А вот отчего: если предположить, что она меня видела, то и удочка, и рыбалка, и свидание в пять часов утра — не что иное, как комедия.
— Полно!
— О! Я никогда не исключаю возможности обмана со стороны женщины, — признался принц, — и чем она моложе и наивней, тем это вероятней; но согласитесь, мой дорогой адмирал, что если это так, то она в высшей степени ловка для своих лет.
— Я вам не говорил ничего, что бы это отрицало.
— Вы прекрасно понимаете, что в пять часов я уже сидел в засаде неподалеку от большого канала. Паж сдержал свое слово. Он был там еще до рассвета. И когда прекрасная Шарлотта, точно утренняя заря, появилась там за миг до восхода солнца, ее розовые пальчики приняли из рук Жака удочку с уже прикрепленной наживкой. Какое-то мгновение я задавался вопросом, почему на рыбалке ей потребовался спутник; но вдруг до меня дошло, что столь очаровательные пальчики не могут компрометировать себя прикосновением к отвратительным существам, какие ей пришлось бы насаживать на крючок, и даже к тем, кого ей пришлось бы снимать с крючка, и для этого под руками должен был быть паж — он бы и исполнил столь низменные поручения; таким образом, в течение всей рыбалки, продолжавшейся до семи часов, на долю прекрасной и элегантной девушки достались одни удовольствия, и они, должно быть, оказались достаточно велики, ибо, ей-Богу, молодые люди заполучили на двоих улов, из которого можно было приготовить огромное блюдо жареной рыбы.
— А что заполучили вы, мой дорогой принц?
— Жуткий насморк, так как я стоял в воде, и бешеную любовь, последствия которой вы сегодня видите.
— Так вы уверены, что маленькая болтунья вас там не заметила?
— О Господи, кузен мой, быть может, она и знала о моем присутствии; но, по правде говоря, когда она вытаскивала рыбу, то приподнимала ручку с такой грацией, а когда подходила к краю канала, то поднимала юбку столь кокетливо, что и ручка, и ножка извиняли все; ну а если она знала, что я нахожусь там, то, значит, все эти очаровательные жесты предназначались именно для меня, а не для пажа, ибо я находился по правую руку от нее, а именно правую руку она приподнимала, вытаскивая рыбу, а правую ножку приоткрывала, собираясь шагнуть. В общем, мой дорогой адмирал, я ее люблю, если она наивна, но если она кокетка, то тем хуже: я ее обожаю! Как видите, так или иначе — я болен.
— И с тех пор…
— И с тех пор, кузен, я мечтал об этой очаровательной ручке, я мечтал об этой ножке, но издали, не имея возможности когда-либо соединиться с обладательницей этих обольстительных сокровищ, которая, следует отдать ей должное, едва завидев меня, спасается бегством.
— А какова же будет развязка этой немой страсти?
— Боже мой! Спросите у кого-нибудь более проницательного, чем я, мой дорогой кузен, ибо, если эта страсть нема, как вы сказали, она одновременно глуха и слепа, иными словами, не слушает ничьих советов и ничего не видит, более того — не желает ничего видеть дальше текущего часа.
— Но вы, должно быть, мой дорогой принц, ждете в обозримом будущем вознаграждения за столь исключительное поклонение?
— Естественно; но будущее это столь отдаленно, что я даже не решаюсь в него заглядывать.
— Отлично, в таком случае, как мне кажется, в него и не надо заглядывать.
— Отчего же, господин адмирал?
— Да оттого, что вы ничего не увидите, и это вас обескуражит.
— Я вас не понимаю.
— Господи, да это же так просто понять; но для этого вам придется меня выслушать.
— Так говорите же, господин адмирал.
— Обратите внимание на одно обстоятельство, мой дорогой принц.
— Если речь идет о мадемуазель де Сент-Андре, я обращаю внимание на все.
— Хочу высказать вам всю правду без прикрас, мой дорогой принц.
— Господин адмирал, я уже давно испытываю по отношению к вам почтительную нежность как к старшему брату, и нежную преданность как к другу. Вы единственный человек на свете, за кем я признаю право давать мне советы. И потому, вместо того чтобы страшиться услышать истину из ваших уст, я ее смиренно призываю. Говорите же!
— Благодарю вас, принц! — ответил адмирал, понимавший, сколь могучее влияние могут оказывать дела любви на такой темперамент, как у г-на де Конде, и, следовательно, серьезно относясь к обсуждению проблем, которые в разговоре с любым собеседником, кроме брата короля Наварры, он воспринял бы как непростительную откровенность, граничащую с неприличием. — Благодарю! И поскольку вы облегчаете мою задачу, вот вам голая правда: мадемуазель де Сент-Андре вас не любит, мой дорогой принц; мадемуазель де Сент-Андре не полюбит вас никогда.
— Не являетесь ли вы хоть немножко астрологом, господин адмирал? И, делая мне столь зловещее предсказание, не посоветовались ли вы, случайно, на мой счет со звездами?
— Нет. Но знаете, почему она вас не полюбит? — продолжал адмирал.
— Как, по-вашему, я могу это знать, если я стараюсь использовать все средства, имеющиеся в моем распоряжении, чтобы она меня полюбила?
— Она вас не полюбит потому, что она вообще не полюбит никого, ни вас, ни юного пажа: у нее черствое сердце и властолюбивая душа. Я ее знал еще ребенком, и, даже не привлекая астрологию, знатоком которой вы меня вдруг сейчас объявили, я сказал сам себе, что настанет день, и она сыграет определенную роль в этом гигантском доме разврата, находящемся сейчас у нас перед глазами.
И жестом исключительного презрения адмирал указал на Лувр.
— О! — воскликнул г-н де Конде, — это уже совершенно иной подход, с этой точки зрения я еще сложившееся положение не рассматривал.
— Ей не было еще восьми лет, а она уже играла в законченную куртизанку, в Агнессу Сорель или в госпожу д'Этамп; подружки украшали ее картонной диадемой, водили вокруг особняка и восклицали: «Да здравствует маленькая королева!» Так вот, до самых первых дней девичества она хранила такие воспоминания детства. Она делает вид, будто любит господина де Жуэнвиля, своего жениха: она лжет! Она делает вид, что любит, а знаете, в чем дело? В том, что отец господина де Жуэнвиля, господин де Гиз, мой бывший друг, а ныне заклятый враг станет в скором будущем, если его не остановят, королем Франции.
— А, дьявол! Вы в этом убеждены, мой кузен?
— Совершенно искренне, мой дорогой принц, и из этого я делаю вывод, что ваша любовь к прекрасной фрейлине королевы — любовь несчастная, и потому заклинаю вас: развяжитесь с ней как можно скорее.