— Да, ужасное, и потому мне надо, чтобы ты тотчас же проводила меня к отцу.
— А в чем дело, мадемуазель?
— Ты знаешь, что произошло вчера в полночь?
— Мадемуазель имеет в виду камень, что был вложен в записку, содержащую угрозы королю?
— Да. Так вот, Лану, это опять случилось: мужчина — без сомнения, тот же самый, хотя я и приняла его за принца де Конде, — только что кинул камень и, как и вчера, разбил стекло в одном из окон маршала.
— И вы перепугались?
— Понимаешь, Лану, я действительно перепугалась, опасаясь, как бы отец не постучал ко мне в дверь или от подозрительности, или от беспокойства; не услышав ответа, он может открыть дверь и увидеть, что комната пуста.
— О, если вы боитесь именно этого, мадемуазель, — сказала Лану, — то успокойтесь.
— Почему?
— Ваш отец у королевы Екатерины.
— У королевы в час ночи?
— Ах, мадемуазель, произошло ужасное несчастье.
— В чем дело?
— Сегодня их величества ездили на охоту.
— Ну и что?
— А то, мадемуазель, что лошадь маленькой королевы (так звали Марию Стюарт) понесла, ее величество упала, а поскольку она беременна на третьем месяце, то опасаются, не ушиблась ли она.
— О Господи!
— Так что весь двор не спит.
— Понимаю.
— И все фрейлины либо в приемной, либо у королевы-матери.
— И ты не могла меня заранее предупредить, Лану?
— Я сама об этом только что узнала, мадемуазель, и пришла сразу же, как только удостоверилась, что это правда.
— Значит, ты его видела?
— Кого?
— Его.
— Само собой разумеется.
— Ну и что?
— А то, мадемуазель, что свидание придется перенести; сами понимаете, что в такой момент он не может отлучиться.
— Перенести на какой день?
— На завтра.
— Где?
— Здесь.
— В тот же час?
— В тот же час.
— Тогда пошли отсюда побыстрее, Лану.
— Вот именно, мадемуазель; только позвольте мне сначала погасить свечи.
— Получается, — воскликнула девушка, — будто злые силы ополчились против нас!
— А вот и нет! — проговорила Лану, гася последнюю свечку. — Все как раз наоборот.
— Почему наоборот? — спросила из коридора мадемуазель де Сент-Андре.
— Да потому, что это происшествие предоставляет вам свободу.
Она вышла вслед за мадемуазель де Сент-Андре, и вскоре звук шагов девушки и ее спутницы потонул в глубине коридора.
— Итак, до завтра! — в свою очередь, выйдя из укрытия и перешагнув через балюстр, произнес принц, оставшийся, как и накануне, в полном неведении относительно имени соперника. — До завтра, до послезавтра, в любой другой день, но, клянусь душой родного отца, я доберусь до истины!
И он тоже покинул зал Метаморфоз, прошел по коридору в сторону, противоположную той, куда удалились мадемуазель де Сент-Андре и Лану, пересек двор и оказался у выхода на улицу, причем никто в суматохе, произведенной в Лувре двумя уже известными нам происшествиями, не подумал задать ему вопрос, ни откуда он идет, ни куда он следует.
Роберт Стюарт, которого мадемуазель де Сент-Андре увидела из окна зала Метаморфоз, тот самый, кому быстро и как по волшебству удалось скрыться в темноту; Роберт Стюарт, кого девушка в своей злобе приняла за принца де Конде, тот самый, кто бросил второй камешек и с его помощью отправил королю второе письмо, — как мы уже сказали, обратился в бегство и исчез.
До Шатле он двигался быстрым шагом; но, добравшись туда, он решил, что оторвался от возможных преследователей, и, если не считать встречи на мостах с двумя-тремя разбойниками, у которых при виде обнаженной шпаги зачесались пятки и которых торчащий из-за пояса пистолет заставил держаться на почтительном расстоянии, он вполне благополучно вернулся к своему соотечественнику и другу Патрику.
Войдя в его комнату, он сразу же лег спать с полным спокойствием, которым обязан был своему самообладанию; однако сколь бы могучим это самообладание ни было, оно так и не сумело погрузить его в глубокий сон, так что часа три или четыре он вертелся в своей постели, точнее, в постели своего соотечественника, но так и не обрел долгожданного отдыха после трех напряженных ночей.
И лишь на рассвете бодрствующий дух, сраженный усталостью, как бы покинул тело, позволив Сну на короткое время занять свое место. И тут тело до такой степени отдалось во власть Сна, родного брата Смерти, что, погрузившись в глубочайшую летаргию, оно в глазах всех выглядело бы трупом, совершенно лишенным признаков жизни.
Накануне вплоть до самого вечера Роберт Стюарт, верный данному им слову, ожидал своего друга Патрика; но лучник, вызванный в Лувр капитаном, получившим приказ не выпускать ни единого человека из дворца (причина этого распоряжения нам уже известна), так и не сумел воспользоваться одеждой друга.
В семь часов вечера, не имея от Патрика никаких известий, Роберт Стюарт направился к Лувру и там узнал об этих строгих распоряжениях и о причинах, их породивших.
Затем он стал бродить по улицам Парижа, где в ста разнообразнейших вариантах, кроме истинного, услышал историю убийства президента Минара, кого эта смерть прославила так, как не смог бы прославить ни один из его поступков при жизни.
Роберт Стюарт, сжалившись над неведением одних и идя навстречу любопытству других, стал, в свою очередь, прикрываясь вставляемой в нужных местах ссылкой на источник — «говорят», рассказывать об этой смерти, приводя все правдивые подробности и обрисовывая реальные обстоятельства, при каких это произошло; но, само собой разумеется, слушатели не желали верить ни единому его слову.
Как нам представляется, единственной причиной столь недоверчивого отношения к этому рассказу было то, что он представлял собой чистую правду.
Кроме того, Роберту удалось узнать, что парламент после вынесения обвинительного приговора советнику Дюбуру принял самые срочные и строгие меры, и, как все утверждали, казнь должна была состояться на Гревской площади в течение ближайших сорока восьми часов.
Таким образом, Роберт Стюарт, не представляя себе иного способа сломить упрямство судей, решил вновь направить послание королю, но написанное уже в более откровенной форме.
Тем временем друг его Патрик, освободившись с дежурства, покинул Лувр, поторопился домой и, поднявшись по лестнице, ворвался в собственную комнату, воскликнув при этом: