— Да простит меня ваше величество…
— Я прощу вас только в том случае, Монсу де Жуэнвиль, — произнесла королева-мать с флорентийским акцентом, — если ваш рассказ окажется столь же забавным, сколь утомительным было ожидание вашего прихода. Возьмите табурет и садитесь поближе к постели. По вашему виду я заключаю, что произошло нечто необыкновенное.
— Да, — пробормотал принц, — произошло, действительно, нечто сверх необыкновенное, да такое, чего меньше всего можно было ожидать!
— Тем лучше, тем лучше! — воскликнула королева-мать, потирая руки. — Так расскажите же мне про все это и, смотрите, ничего не опускайте. Давненько мне не предоставлялось подобного повода к веселью. Ах, Монсу де Жуэнвиль, при дворе давно не смеются.
— Что верно, то верно, мадам, — мрачным голосом откликнулся г-н де Жуэнвиль.
— Так вот, когда представляется случай немного поразвлечься, — продолжала Екатерина, — за него немедленно надо хвататься, чтобы его не упустить. Так начинайте же ваш рассказ, м о н с у де Жуэнвиль; я вас слушаю и обещаю не пропустить ни единого слова.
Екатерина присела на постели, устроившись поудобнее, чтобы чувствовать себя уютно и чтобы ничто не помешало ей получать удовольствие.
Она приготовилась слушать.
Однако Монсу де Жуэнвиль, как обращалась к нему Екатерина, не просто было начать рассказ: в общем, Монсу де Жуэнвиль продолжал оставаться немым.
Королева-мать сначала решила, что молодой человек просто собирается с мыслями; однако, видя, что он никак не может нарушить молчания, повернула голову, но так, чтобы не менять положения тела, и бросила на него неописуемо вопрошающий взгляд.
— Ну, так что? — спросила она.
— Ну так вот, мадам, — ответил принц, — вынужден признаться, что я смущен до предела.
— Смущены? Чем?
— Тем, что предстоит рассказать вашему величеству об увиденном.
— Так что же вы, собственно, увидели, Монсу де Жуэнвиль? Вынуждена признаться, что схожу с ума от любопытства. Ведь я так долго ждала, — все так же потирая красивые руки, продолжала Екатерина, — но, выходит, нечего было терять на это время. Поглядим… А свидание действительно было назначено на этот вечер: как я припоминаю, дорогой Монсу де Жуэнвиль, в записке, которую вы мне передали, ясно говорилось «сегодня вечером», но не было даты?
— Да, свидание в самом деле было назначено на этот вечер, мадам.
— И они в самом деле находились в зале Метаморфоз?
— В самом деле.
— Оба?
— Оба.
— И Марс и Венера? Ах, да! Кто Венера — я знаю, но скажите же мне, кто был Марс?..
— Марс, мадам?
— Да, Марс… Я не знаю, кто был Марс.
— Видите ли, мадам, я сам себя спрашиваю, должен ли я вам об этом говорить…
— То есть, как это должны ли вы мне об этом говорить? Полагаю, что должны, а если у вас есть какие-то сомнения, я вас от них освобождаю. Поговорим же о Марсе!.. Он молод или стар?
— Молод.
— Хорош собой?
— Несомненно хорош.
— Благородного рода, не так ли?
— Самого что ни на есть благородного.
— О-о! Да что же вы такое мне говорите, Монсу де Жуэнвиль? — воскликнула королева-мать, приподнимаясь в постели.
— Сущую правду, мадам.
— Так, значит, это не какой-нибудь ослепленный паж, не понимающий, что он делает?
— Это вовсе не паж.
— И этот отважный молодой человек, — Екатерина не смогла удержаться от язвительности, — этот отважный молодой человек занимает заметное положение при дворе?
— Да, ваше величество… Скажем так, высочайшее.
— Высочайшее? Но, ради Бога, говорите же, мои суде Жуэнвиль! Из вас приходится тянуть слова, точно речь идет о государственной тайне.
— А речь действительно идет о государственной тайне, мадам, — заявил принц.
— О, тогда, Монсу де Жуэнвиль, я уже обращаюсь к вам не с просьбой, мои слова — это приказ. Назовите мне имя этого лица.
— Вы этого хотите?
— Да, я этого хочу.
— Что ж, мадам, — произнес принц, опустив голову, — это лицо, как вы его называете, не кто иной, как его величество король Франциск Второй.
— Мой сын? — воскликнула Екатерина, подпрыгнув в постели.
— Вот именно, ваш сын, мадам.
Выстрел из аркебузы, если бы он внезапно прогремел в спальне, не смог бы породить на лице королевы столь сильного волнения и так мгновенно исказить ее черты.
Она протерла глаза, словно полумрак комнаты, освещенной единственной лампой, мешал ей различать предметы; затем, устремив на г-на де Жуэнвиля пронзительный взгляд и придвинувшись к нему вплотную, она проговорила вполголоса, но тоном, который из насмешливого стал устрашающим:
— Мне это все не снится, не так ли, Монсу де Жуэнвиль? Я правильно расслышала: вы утверждаете, что героем этой авантюры является мой сын?
— Да, мадам.
— И готовы это повторить?
— Готов.
— И подтверждаете сказанное?
— Готов поклясться.
И юный принц поднял руку.
— Великолепно, Монсу де Жуэнвиль! — мрачно произнесла Екатерина. — Теперь я понимаю и ваши сомнения, и даже причину вашего молчания. О! Кровь бросилась мне в лицо! Неужели такое возможно? Мой сын, женатый на юном, очаровательном создании, заводит любовницу, которая в два с лишним раза старше его; мой сын переходит на сторону моих врагов; мой сын, Господи… Нет, это невозможно! Мой сын в качестве любовника госпожи адмиральши!..
— Мадам, — обратился к королеве принц де Жуэнвиль, — как попала записка в карман госпоже адмиральше, мне неизвестно. Но зато я, к несчастью, знаю, что не госпожа адмиральша находилась тогда в комнате.
— Вот как! — воскликнула Екатерина. — Значит, вы утверждаете, что это была не госпожа адмиральша?
— Да, мадам, это была не она.
— Но если не она, то кто же?
— Мадам…
— Монсу де Жуэнвиль, назовите имя этой особы, ее имя, и немедленно!
— Пусть ваше величество соизволит меня извинить…
— Вас извинить! И с какой же стати?..
— Дело в том, что я единственный, кто не вправе совершать подобное разоблачение.
— Даже если этого потребую я, Монсу де Жуэнвиль?
— Даже вы, мадам. Тем более что ваше любопытство без труда может быть удовлетворено, стоит вам только обратиться к первому же придворному, а не ко мне…