— Маршал! Помните ли вы ветряную мельницу, которая там стояла?
— Да, ваше величество, — ответил маршал, — мельницы теперь нет, но ветер там еще случается. — Король в ответ улыбнулся.
После рождения Луи XIV Луи XIII вернулся в Версаль и в память великого события прикупил еще земли, перенес стену и назвал место «Рощей дофина». Здесь ныне находится крестовая Северная роща, называемая Марронье.
В конце 1662 года Луи XIV окончательно решил сделать из Версаля королевскую резиденцию, до этого лишь некоторые перемены в садах были сделаны Ленотром. Король призвал Мансара и Лебрена, поручив им составление планов и проектов, а в 1664 году взялся за дело решительно. 7 мая 1664 года в версальских садах состоялся праздник, вроде того, что три года назад давал королю несчастный Фуке. Герцог Сент-Эньян был распорядителем, а «Неистовый Орландо» должен был вознаградить издержки благодаря изобретательности итальянского декоратора Виграни. Версальские сады превратились в сады Альцины, и увеселения, следовавшие одно за другим, составили продолжавшуюся три дня поэму под названием «Удовольствия очарованного острова».
На третий день в чертогах Альцины была представлена «Элидская принцесса» Мольера. В этой пьесе Мольер изобразил короля и его фаворитку, а также себя; поскольку он в это время сделался придворным, то захотел высказаться устами театральной маски. Играя роль шута, он говорил о себе:
По роли дурака его, пожалуй, знают,
Он вовсе не таков, хоть кажется таким.
Пусть глупого на сцене он играет,
Но он умней смеющихся над ним.
В следующий понедельник Мольер разыграл в Версале, в присутствии короля и всего двора, три первых акта «Тартюфа». Король похвалил автора, но запретил показывать пьесу публике, поскольку, как он сказал, бывает трудно отличить истинно набожных от лицемеров. Бедный Мольер сделался придворным, наряжался шутом, чтобы проложить дорогу своему «Тартюфу», но комедия, которую он сам считал образцовым своим произведением, одним словом короля была осуждена на забвение.
После праздника Луи XIV призвал Мансара для обсуждения построек в Версале. Архитектор предложил сломать маленький замок Луи XIII, примитивность которого, конечно, обезобразила бы роскошь нового здания, но сын благоговел перед жилищем, в котором его отец проводил счастливые минуты, и поэтому приказал встроить «карточный домик» в мраморные чертоги, хотя бы это и повредило общему решению.
Таким образом, в конце 1664 года было положено основание памятнику, который поглотил 165 131 484 ливра. Впрочем, это вообще было блистательным временем Луи XIV, когда исполнялись планы, изобретаемые им и Кольбером в тиши кабинета для славы Франции. Управление финансами, допускавшее до сих пор слишком много произвола, как это можно видеть хотя бы по богатству Фуке, было преобразовано. Поощрялись науки, и король не раз на полях указов помечал свое мнение. Образовалось новое общество, которое создало так называемую «литературу нового века». Мольер, Буало, Расин, Лафонтен и Боссюр росли вместе с Луи XIV, Корнель время от времени бросал еще свои драматические молнии. Воспользовавшись осторожностью, которую Мазарини соблюдал в раздаче королевских орденов, Луи XIV, без нарушения статутов, зараз пожаловал 70 человек кавалерами ордена Св. Духа. Кроме этой национальной награды, учрежденной Анри III для блеска дворянства и награждения за общественные заслуги, Луи XIV для награждения за услуги, ему лично оказанные, и для ознаменования преимуществ награжденных учредил новую, не подчинявшуюся никаким правилам и зависевшую исключительно от его желания — позволение носить голубой камзол, подобный его собственному. Это оформлялось грамотой и составляло цель честолюбцев, поскольку носители камзола имели право присутствовать на охоте короля и сопровождать его на прогулках. С этого времени голубой мундир любимца короля стал едва ли не почетнее военного, и принц Конде, победитель при Рокруа, Лане и Нордлингене, домогался этого камзола, а получил его, наконец, не потому, что выиграл несколько больших сражений, но потому, что с салфеткой в руках прислуживал королю в Фонтенбло.
Однако, кроме таких пустых, но показывающих возрастание личной власти короля учреждении, заводились мануфактуры, которые поставили Францию промышленную на уровень ученой. Из французских гаваней выходили корабли, удивляя соседние державы, которые даже не предполагали, что у Франции имеется флот; императору была послана помощь против турок; герцог де Бофор руководил Жижерийской экспедицией, предшественницей Кипрской, где он сложил голову; постройка Лувра заканчивалась, но начиналась постройка Версаля; состоялось учреждение Восточно-индийской компании; король купил фабрику гобеленов, директором которой позднее назначил Лебрена. Наконец, будучи абсолютно могуществен внутри государства, Луи XIV хотел, чтобы его уважали и вне Франции. А когда Испания и Рим забыли уважение, должное будущему повелителю Европы, то, несмотря на могущество первой и авторитет второго, они жестоко поплатились.
Между тем, по возвращении из Шайо, де Лавальер, недовольная герцогиней Орлеанской, вскоре ее оставила, и король приказал меблировать для возлюбленной Брионский дворец с изяществом и роскошью, против которых она тщетно восставала, говоря, что желает только спокойного убежища. Однако Луи XIV, подобно Юпитеру, был окружен пламенем, все освещающим и иногда сжигающим. Поэтому иной род блеска вскоре окружил смиренную любовницу великого короля — она оказалась беременной. Эта новость не только не составила тайны, но была почти официально объявлена. 22 октября 1666 года де Лавальер родила в Венсенне Анну-Марию Бурбон, узаконенную, как мы покажем, Францией; в 1680 году она вышла замуж за Луи-Армана Бурбона, принца Конти.
Через полгода фаворитка, опять-таки против своей воли, получила титул герцогини. Поместье Вожур и баронство Сен-Кристоф были возведены в герцогство, а дочь была узаконена грамотой, данной в Сен-Жермен-ан-Ле в мае 1667 года.
2 сентября 1667 года де Лавальер вторично стала матерью, родив Луи Бурбона, также усыновленного Францией и известного по именем графа Вермандуа. Весь двор радовался так, словно родившийся младенец являлся законным наследником, а положение де Лавальер казалось бесконечно прочным.
Королева-мать страдала в уединении болезнью, от которой и умерла. Два старинных ее друга ей предшествовали. Одним из них был маршал ла Мейльере, если помнит читатель, игравший важную роль во времена Фронды и сын которого сделался герцогом Мазарином; другим был шут королевы Гийом Ботрю, граф Серран, обыкновенно называемый Ножан-Ботрю.
Счастливая карьера Шарля Лапорта герцога ла Мейльере стала следствием его родства с кардиналом Ришелье, его двоюродным братом, взявшим Шарля берейтором, когда он был еще епископом Люсонским. Из берейтора Шарль стал прапорщиком телохранителей королевы Марии Медичи, а после так называемой la drolerie on Pont-de-Ce он был назначен начальником собственного конвоя ее величества. Это счастье началось, впрочем, при весьма неблагоприятных обстоятельствах. Луи XIII терпеть не мог будущего маршала, вероятно из-за ненависти им питаемой ко всем родственникам кардинала. Однажды Луи XIII сказал что-то очень грубое капитану, и тот, выйдя в прихожую, в гневе съел свечу. Проходивший мимо Ришелье не смог удержаться и посмеялся над таким странным способом укрощения гнева, и тогда ла Мейльере, будучи уязвлен насмешкой первого министра почти так же как выходкой короля, решил оставить Париж, продал имение за сумму почти в 50 000 ливров и объявил своему двоюродному брату, что уезжает служить шведскому королю. Кардинал дал Шарлю дойти до самой двери и, когда тот уже собирался выйти, сказал: