— Благодарю вас за подарок, — сказал он. — Могу ли спросить, как зовут этого человека, как скоро вы оставляете мне его с такой рекомендацией?
— Джулио Мазарини, — отвечал кардинал Бентиволио.
— Но если он таков, как вы мне говорите, — поинтересовался недоверчиво прелат, — то зачем же вы отдаете его мне?
— Я отдаю его потому, что недостоин держать его у себя.
— Ну, хорошо, — сказал кардинал-племянник, — я принимаю его. Но на что, скажите мне, он способен?
— На все, — коротко ответил Бентиволио.
— В таком случае, — заметил Барберини, — будет недурно, если мы пошлем его с кардиналом Джинетти в Ломбардию.
Эта рекомендация открыла Мазарини путь к успеху. Ему дали несколько поручений, которые он исполнил довольно успешно и которые начали его возвышение. Наконец, в 1629 году, когда Луи XIII силой оружия вынудил герцога Савойского отделиться от испанцев, кардинал Сакетти, бывший в Турине папским представителем, возвратился в Рим и поручил Мазарини, получившему титул интернунция, приступить к переговорам о заключении мира.
Новые обязанности, возложенные на молодого дипломата, доставили ему случай ко многим путешествиям, из которых одно сделалось источником его счастья. Он приехал в Лион в 1630 году, был представлен Луи XIII, находившемуся тогда в этом городе, и более двух часов разговаривал с кардиналом Ришелье, который был так доволен этим разговором, в котором хитрый итальянец раскрыл свой ум и тонкость своих взглядов, что, выходя, сказал:
— Я говорил с самым великим государственным человеком, какого я когда-либо встречал.
Понятно, что Ришелье, имея о Мазарини такое хорошее мнение, желал его к себе привязать. Мазарини возвратился в Италию совершенно преданным интересам Франции. Несмотря на все свои старания, Мазарини не смог заключить мира: испанцы осадили Казале, французы подали помощь этой крепости, и война продолжалась. Мазарини, переезжая из одного лагеря в другой, сумел заключить перемирие на шесть недель. Потом, по истечении этого срока, так как все его попытки заключить мир оказались бесполезными и французские войска снова приступили к активным действиям, он бросился к маршалу Шомбергу, уговаривая прекратить военные приготовления. Но Шомберг, надежде на победу, предлагает условия практически неприемлемые. Мазарини не отчаивается, скачет к испанцам, стоящим уже под ружьем, обращается к их предводителю, преувеличивает силы Франции, показывает невыгоды позиции испанцев, получает от него согласие на предложение Шомберга и скачет снова к французским войскам, крича: Мир! Мир!» Но французские солдаты, как и их главнокомандующий, желали сражения и на крики Мазарини отвечают: «Нет мира!» и с этими криками начинают перестрелку. Но посредник не боится опасности, держа в руках шляпу, он проезжает под градом пуль, не переставая кричать: «Мир! Мир!», останавливается перед Шомбергом, удивленным, что ему предлагают до сражения больше, чем он мог требовать после победы, и маршал соглашается на мир. Через два часа предварительные пункты мира, утвержденного в следующем году в Шераско, были подписаны прямо на поле сражения.
Желает ли кто знать, что думал в это время о Мазарини венецианский посланник Сегредо? Вот выписка из одной его депеши венецианскому правительству:
«Джулио Мазарини, светлейший господин, приятен и красив, учтив и ловок, бесстрастен и неутомим, осторожен и умен, предусмотрителен и скрытен, хитер и красноречив, убедителен и находчив. Одним словом, он обладает всеми качествами, которые необходимы искусным посредникам. Его первый опыт есть опыт мастерский — кто с таким блеском вступает в свет, будет, без сомнения, играть в нем важную и видную роль. Будучи силен, молод и крепко сложен, он будет долго наслаждаться в будущем почестями и ему недостает только богатства, чтобы шагнуть дальше».
Венецианцы могли быть хорошими пророками в подобных случаях, поскольку вместе с флорентинцами еще сохраняли традиции тонких политиков. В свое время Луи XI вызвал двоих из них во Францию, чтобы научиться у них тиранству. В 1634 году предсказание посланника исполнилось: Ришелье, желавший иметь Мазарини при своей особе, дал ему титул вице-легата в Авиньоне. В 1639 году он был послан в Савойю в звании чрезвычайного посланника: наконец, 16 декабря 1641 года его возвели в кардиналы, а на следующий год, 25 декабря, Луи XIII собственными руками возложил на его голову кардинальскую шапку.
Читатель, вероятно, помнит, что умирая, Ришелье рекомендовал Луи XIII трех человек — де Шавиньи, Нуайе и Мазарини. Но мы видели также, что Луи XIII не долго царствовал после смерти кардинала.
Ришелье умер 4 декабря 1642 года, а 19 апреля 1643 года король слег в постель, с которой уже почти не вставал.
Исполняя волю умершего Ришелье, как это было и при его жизни, король назначил королеве-регентше Совет, председателем которого был поставлен принц Конде, а членами назначены кардинал Мазарини, канцлер Сегье, главный интендант Бутилье и государственный секретарь де Шавиньи.
Что касается герцога Орлеанского, которому Луи XIII простил все его возмущения, но не забыл их, то он был сделан генерал-наместником при малолетнем короле и зависел от регентши и Совета. Правда, умирая, король также мало доверял своей супруге, как и своему брату. В последние дни жизни Луи XIII де Шавиньи говорил ему о его прежних подозрениях в отношении Анны Австрийской по поводу заговора Шале и уверял, что королева вовсе не была причастна к этому делу, на что король отвечал: «В положении, в каком я теперь нахожусь, я должен ее простить, но я не должен ей верить».
Действительно, за несколько дней до смерти короля случилось, почти что на его глазах, происшествие, которое очень его раздражило и увеличило тягость его болезни, показав будущее, как при свете молнии.
25 апреля король был соборован, и все почитали его, как некогда Тиберия, мертвым. Тогда, среди всеобщего смятения, все частные интересы вышли наружу. В это время двор разделялся на две главные партии — на партию Вандомов и партию Ла Мейльере.
Скажем несколько слов об этой распре, последствия которой отразятся на дальнейших событиях. Припомним, что Вандом был когда-то губернатором Бретани, что великий приор, брат его, приехал за ним, чтобы отправиться вместе к королю. Мы рассказали уже, как оба брата были арестованы и отправлены в венсеннскую тюрьму. Кардинал Ришелье тогда принял на себя управление Бретанью, а умирая, передал его маршалу Ла Мейльере. Однако фамилия Ван-домов не признавала этой передачи, и герцог Бофор, красивый, отважный, надменный молодой человек, надеясь на помощь королевы, торжественно объявил, что после смерти короля он добром или силой сделается губернатором Бретани, которая была отнята у его отца.
Когда подумали, что после соборования король умер, обе партии, разделявшие двор, немедленно сомкнулись под знаменами своих предводителей. Маршал Ла Мейльере призвал из Парижа всех своих друзей, герцог Бофор собрал на помощь всех своих, герцог Орлеанский окружил себя своими приятелями.
Эти три партии, ибо брат короля всегда был главой какой-нибудь партия, имели такой грозный вид, что призванная королем королева, боясь столкновения, подозвала к себе герцога Бофора и приветствуя его как «самого честного человека в королевстве», поручила ему охрану нового замка, в котором жили будущий король и его брат, герцог Анжуйский. Таким образом, герцог Бофор, в течение целого дня начальствуя над многочисленным отрядом телохранителей, разыгрывал роль защитника детей умирающего короля. Это благосклонное внимание, естественно, оскорбило двух человек — герцога Орлеанского, который, кажется, должен был привыкнуть к недоверчивости, и принца Конде, который заслуживал ее не больше.