Наконец, произошла битва при Пуатье, страшное, даже более чудовищное повторение битвы при Креси.
Казалось, сам Бог ополчился на Францию.
Принц Уэльский пришел с двумя тысячами рыцарей, четырьмя тысячами лучников и двумя тысячами «разбойников» в край, который он совсем не знал; ему не хватало провианта и даже не было известно, впереди или позади него располагается враг.
Наоборот, у Иоанна было пятьдесят тысяч солдат и он обшарил всю равнину своими разведчиками. Вместе с Иоанном были четверо его сыновей, двадцать шесть герцогов и графов, сто сорок баронетов с личными знаменами.
Положение каждого из противников было отчаянное. У англичан не было припасов; французы же, как и в битве при Креси, наступали беспорядочной толпой.
Принц Уэльский тогда предложил отдать все, что он захватил — города и пленных, — и семь лет не поднимать оружия против Франции.
Иоанн отказался. Он изъявил желание, чтобы принц Уэльский сдался в плен вместе с сотней рыцарей.
Завязалась борьба.
Англичане укрепились на холме Мопертюи, близ Пуатье.
Необходимо лишь было оставить их там и окружить: через два дня они сами сдались бы, страдая от голода.
Подобно своему отцу в битве при Креси, Иоанн горел нетерпением ринуться в бой и атаковал.
Крутые склоны холма, где расположились англичане, были засажены виноградниками, перегорожены живыми изгородями, густо заросли кустами.
Лучники простреливали склон.
К ним вел единственный путь — узкая тропа.
Иоанн заставил взбираться вверх по тропе своих всадников, и те, встреченные английскими стрелами, падали друг на друга.
Враг воспользовался хаосом и спустился на равнину.
Трое из сыновей короля по приказу отца покинули поле боя с эскортом из восьмисот копейщиков.
Иоанн не хотел отступать и творил чудеса.
Он вместе с находящимся рядом младшим сыном, держа в правой руке боевой топор, словно дровосек в лесу, без устали рубил врагов.
Поэтому к нему и устремились английские рыцари. В эти минуты они надеялись пленить короля Франции.
Атаки англичан усилились. Жоффруа де Шарни со знаменем Франции в руке был убит; Годфруа Геннегауский был изрублен в куски.
Защитников Иоанна становилось все меньше и меньше. Он не мог один бороться со всеми, и силы его ослабели.
В этот миг какой-то человек пробился сквозь толпу сражающихся, подошел к Иоанну и сказал ему по-французски:
— Государь, сдавайтесь.
— Кто вы, на моем родном языке предлагающий мне сдаться? — спросил в ответ король.
— Сир, я Дени де Морбек, рыцарь из Артуа, и служу королю Англии, не имея возможности жить во Франции, где я потерял все, что имел.
— Я сдамся только моему кузену, принцу Уэльскому, — ответил король, — но его здесь нет.
— Сдавайтесь мне, сир, и я проведу вас к нему.
— Вот моя правая перчатка, — сказал Иоанн и пошел вслед за рыцарем.
Принц Уэльский увез в Англию своего августейшего пленника и обращался с ним по-королевски.
Он разрешил ему въехать в Лондон на белом коне, что было признаком сюзеренитета, а сам следовал за ним на черном иноходце.
За это унижение он взял полный реванш, держа в плену короля вражеской страны. Правда, тюрьмой короля Иоанна был дворец, а плен обернулся для него беспрерывной чередой празднеств и удовольствий.
В это время беглецы с поля битвы при Пуатье добрались до Парижа и рассказали, что во Франции больше нет ни короля, ни баронов — все взяты в плен или убиты, и ужаснувшаяся страна терзается вопросом, что же сделает с ней англичанин.
Вернулись за выкупом пленники Пуатье, обиравшие крестьян и разорявшие страну.
Франция была наводнена грабителями; они называли себя наваррцами, но являлись неизвестно откуда.
Дофин не обладал никакой властью, и даже если он ею обладал бы, то не сумел бы распорядиться: он был слаб, юн, болен, встревожен.
Наступало время, когда Франция должна была оказаться в том состоянии, в каком уже давно хотел ее видеть Эдуард III.
Иоанн находился в Англии около двух лет, когда в Вестминстер явился некий человек и передал Эдуарду письмо.
Как только Эдуард прочитал его, он побледнел и приказал седлать ему коня.
Много лет назад с ним вместе были Иоанн Геннегауский и Робер Артуа; но сегодня этих двух соратников с ним не было: оба погибли; после того как он повелел седлать себе коня, король вызвал Готье де Мони, с кем и двинулся в путь.
В романе «Графиня Солсбери» мы видели, как Эдуард ехал по берегу Темзы, переправился через нее в Виндзоре и въехал в замок Рединг, куда поместил свою мать, поручив даже не охрану, а скорее слежку за ней Матревису.
На сей раз он снова отправился той же дорогой и, как всегда, ехал, опустив голову и не говоря ни слова. Он лишь пустил своего коня более быстрым аллюром и через час езды остановился у ворот замка, где попросил Готье де Мони его подождать.
Опустили мост, и король въехал в замок.
Он прошел через двор, поднялся по широкой лестнице и вошел в комнату, где его встретил Матревис.
— Как здоровье моей матери? — спросил Эдуард.
— Очень плохо, государь, — ответил бывший убийца, ставший тюремщиком.
— Это она просила меня видеть?
— Нет, ваше величество, это я почел своим долгом известить вас.
— И где же она?
— В этой комнате.
С этими словами Матревис приподнял ковер, и король, обнажив голову, вошел в комнату умирающей.
Время от времени Матревис слышал оттуда рыдания. Сын ли оплакивал то, что сделал со своей матерью? Мать ли оплакивала смерть своего супруга, преступления своей молодости и супружескую неверность?
Мы не знаем этого.
Мы можем лишь сказать, что через два часа после того, как Эдуард вошел в комнату королевы-матери, он вышел оттуда еще более мрачный и бледный.
— Вы свободны, — сказал он Матревису, — моя мать умерла.
Если вы захотите выехать с нами из Лондона и последовать вдоль Темзы, то примерно в девяти милях от столицы Англии вам встретится деревня, которую сегодня называют Ричмонд, а в прошлом называли Шин; она была маленькой королевской усадьбой, где часто живал Эдуард, так как она была расположена в очаровательном месте.
Было 21 июня 1377 года, и усадьба, озаренная светом чудесного летнего дня, улыбалась солнцу.
Все вокруг ликовало.
Но давайте заглянем внутрь, где все выглядело печальным.