— Я не могу его взять.
— Ты не хочешь его?
— Мне его не достать.
— Тогда, — продолжал Антонио, поддразнивая несчастного, — тогда я его съем, чтобы он не сгнил.
И Антонио начал снимать кожуру с банана с такой комичной серьезностью на лице, что хохот присутствующих перешел в конвульсии.
— Антонио, — крикнул Камбеба, — Антонио, прошу тебя, отдай мне банан, банан был приготовлен для моей бедной жены, она больна и не может есть ничего другого. Я его украл, он мне был очень нужен.
— Краденое добро не идет на пользу, — наставительно ответил Антонио, продолжая чистить банан.
— А! Бедная Нарина, бедная Нарина, ей нечего будет есть, она будет голодна, сильно голодна.
— Но пожалейте же этого несчастного, — сказал негр из Анжуана, который среди всеобщего веселья оставался серьезным и печальным.
— Я не такой дурак, — сказал Антонио.
— Я не с тобой разговариваю, — заметил Назим.
— А с кем же ты разговариваешь?
— Я говорю с мужчинами.
— Так вот, говорю с тобой; замолчи, Назим.
— Отвяжите Камбебу, — решительно проговорил молодой негр с достоинством, которое оказало бы честь королю.
Тукал, державший веревку, повернулся к Антонио, не уверенный, должен ли он повиноваться. Но малаец повторил:
— Я тебе что сказал? Замолчи, Назим!
— Когда пес лает на меня, я ему не отвечаю и продолжаю свой путь. Пес ты, Антонио.
— Берегись, Назим, — сказал Антонио, качая головой. — Когда нет здесь твоего брата, ты беспомощен, ты не посмеешь повторить того, что сказал.
— Ты пес, Антонио, — произнес Назим, вставая.
Негры, сидевшие между Назимом и Антонио, раздвинулись, так что благородный негр из Анжуана и отвратительный малаец оказались на расстоянии десяти шагов друг против друга.
— Ты говоришь это, стоя в сторонке, Назим, — сказал Антонио, стиснув от гнева зубы.
— Я скажу это вблизи, — вскричал Назим, одним прыжком оказавшись подле Антонио, и гневно, презрительно произнес в третий раз:
— Ты собака, Антонио.
Казалось, белый человек бросился бы на врага и задушил его, если бы на то хватало силы. Антонио сделал шаг назад, изогнулся, как змея, которая готова броситься на добычу, и незаметным движением вытащил нож из кармана куртки.
Назим разгадал намерение Антонио и поджидал, не сходя с места.
Малаец наблюдал за врагом; затем, выпрямившись со змеиной гибкостью, воскликнул.
— Лайзы здесь нет, горе тебе.
— Здесь Лайза, — произнес чей-то суровый голос;
Эти слова были произнесены спокойным тоном, не сопровождаемые каким-либо жестом, и все же при звуке этого голоса Антонио внезапно остановился, нож выпал из его руки.
— Лайза! — закричали все негры, повернувшись к вновь прибывшему, всем своим видом выражая готовность повиноваться.
Человек, произнесший эти слова, произвел сильное впечатление на всех негров и, конечно же, на Антонио. То был мужчина в расцвете лет, среднего роста, с мощными мускулами, свидетельствовавшими о колоссальной силе. Он стоял неподвижно, скрестив руки, с повелительным взглядом, подобным взгляду задумавшегося льва.
Видя, как все собравшиеся, исполненные молчаливой покорности, ждут слова или знака этого человека, можно было подумать, что африканское войско ждет сигнала к войне или перемирию, о чем должен оповестить их царь, — а ведь это был всего лишь раб среди рабов.
Постояв несколько минут неподвижно как статуя, Лайза медленно поднял руку и протянул ее к Камбебе, который все это время оставался подвешенным на веревке и молча следил, как и все остальные, за разыгравшейся только что сценой. Тукал опустил веревку, и Камбеба, очень довольный, очутился на земле. Первой его заботой было разыскать свой банан; но в сумятице, последовавшей за сценой, которую мы сейчас описали, банан исчез.
Во время поисков банана Лайза вышел, но вскоре вернулся, неся на плечах отбившегося от стада дикого кабана, которого он бросил возле очага.
— Вот, друзья, я подумал о вас, берите на всех.
Этот щедрый подарок взволновал сердца негров, тронул в них самые чувствительные струны — благодарность и аппетит.
— О, какой хороший ужин будет у нас сегодня, — сказал негр с Малабара.
— Он черный, как мозамбиканец, — сказал мальгаш.
— Он жирный, как мальгаш, — сказал негр из Мозамбика.
Однако, как легко представить, возвышенные чувства вскоре уступили место обыкновенному делу; в мгновение ока животное было рассечено на куски, часть их отложили на следующий день, а остальное мясо разрезали на довольно тонкие ломти — их положили на уголья, а более толстые куски стали жарить на огне.
Негры заняли свои прежние места, лица их повеселели, потому что каждый предвкушал хороший ужин. Один Камбеба стоял в углу, печальный и одинокий.
— Что ты там делаешь, Камбеба? — спросил Даиза.
— Я ничего не делаю, отец Лайза, — грустно ответил Камбеба.
Как известно, «отец» — почетный титул у "негров, и все негры плантации, от самого юного до старца, называли так Лайзу.
— Тебе все еще больно, но ведь тебя повесили за пояс? — спросил негр.
— О нет, отец, я ведь не такой неженка.
— Тогда у тебя какое-нибудь горе?
На этот раз Камбеба утвердительно кивнул головой.
— Какое у тебя горе? — спросил Лайза.
— Антонио взял мой банан, а я украл его для больной жены, и жене теперь нечего есть.
— Ну так дай ей кусок этого кабана.
— Она не может есть мяса, не может, Лайза.
— Кто даст мне банан? — громко спросил Лайза.
Из-под золы была вытащена по крайней мере дюжина бананов. Лайза выбрал самый лучший и передал его Камбебе, тот схватил его и убежал, не успев даже поблагодарить Лайзу. Повернувшись к Боному, которому принадлежал банан, Лайза сказал:
— Ты не прогадаешь, Боном, вместо банана получишь порцию кабана, предназначавшуюся Антонио.
— А я, — нагло спросил Антонио, — что получу я?
— Ты получил уже банан, ведь ты его украл у Камбебы.
— Но он пропал, — заявил малаец.
— Это меня не касается, — сказал Лайза.
— Верно, — отозвались негры, — ворованное добро никогда не идет на пользу.
Малаец встал, злобно посмотрел на людей, которые только что одобряли его требования, а теперь согласились наказать его, и вышел из-под навеса.
— Брат, — сказал Лайзе Назим, — берегись, я его знаю, он сыграет с тобой дурную шутку.