Лактанс, ставший капитаном отряда якобинцев, вместо денег принес два больших мешка зерна и мешок фасоли — это был подарок сообществу от монастыря.
Фракассо все искал и не находил рифму к глаголу «утешить».
В наспех построенном подобии сарайчика жевали солому и смаковали овес две лошади: одна — Ивонне, а другая — Мальмора.
В сарайчике находилась и переносная мельница; находилась она там не ради близости к лошадям, а просто чтобы быть под навесом; вертеть ее взяли на себя Генрих и Франц Шарфенштайны.
Денежные дела сообщества шли хорошо, и сорок золотых экю, тщательно сосчитанных Прокопом, пересчитанных Мальданом и сложенных столбиками Пильтрусом, были готовы поступить в общую кассу.
Если сообщество просуществовало бы на подобных условиях хотя бы год, то Прокоп предполагал купить должность письмоводителя или прокурора, Мальдан — приобрести маленькую ферму на дороге из Ла-Фера в Ам, которую он давно присмотрел, будучи, как уже было сказано, уроженцем этих мест; Ивонне женился бы на какой-нибудь богатой наследнице, и рядом с ней еще ярче засверкала бы его элегантность и удача; Пильтрус откупил бы бойню в столице либо в большом провинциальном городе; Фракассо напечатал бы свои стихи по примеру Ронсара и Жоделя и, наконец, Мальмор сражался бы для собственного удовольствия, как ему захочется, избавившись от упреков своих товарищей или людей, на службу к которым он поступал, ибо и те и другие беспрестанно укоряли его за то, что он так мало печется о сохранении собственной персоны.
У Шарфенштайнов же на этот счет не было никаких планов и никаких мыслей.
В ту минуту, когда Мальдан пересчитывал последние экю, а Пильтрус выравнивал последний столбик, на них упала какая-то тень, давая знать, что кто-то стоит у входа, загораживая дневной свет.
Прокоп инстинктивно протянул руки к золоту, но Мальдан оказался еще проворнее и накрыл его шляпой.
Ивонне обернулся.
У входа в палатку стоял тот самый молодой человек, что готов был в лагере, стоявшем в Ла-Фере, купить его лошадь.
Сколь ни быстро прикрыл Мальдан золото своей шляпой, незнакомец острым взглядом человека, кому такого рода оценки привычны, определил, что сумма, которую от него хотят спрятать, достигает пятидесяти золотых экю.
— О-о, — воскликнул он, — кажется, неплохой урожай!.. Неудачно же я выбрал время, чтобы явиться со своим предложением: вы же будете, мои любезные, чертовски несговорчивы!
— Смотря насколько серьезно дело, — сказал Прокоп.
— Ведь разные есть дела, — добавил Мальдан.
— А на этом деле можно еще что-нибудь заработать, помимо того, что вы дадите? — спросил Пильтрус.
— Если там можно подраться, мы будем поуступчивее, — заметил Мальмор.
— Если эти действия не направлены против какой-нибудь церкви или какого-нибудь монастыря, договоримся, — промолвил Лактанс.
— Особенно если все будет происходить при лунном свете, — заявил Фракассо. — Я стою за ночные вылазки: они поэтичны и живописны.
Ивонне ничего не сказал: он рассматривал незнакомца.
Шарфенштайны сосредоточенно жарили мясо.
Все эти замечания, превосходно характеризовавшие каждого из наемников, были сделаны почти одновременно.
Молодой человек улыбнулся.
Он сразу ответил на все вопросы, переводя взгляд на того из наемников, которому предназначалась соответствующая часть ответа.
— Да, дело серьезное, — сказал он, — серьезнее некуда! И хотя есть шансы заработать кое-что сверх моей платы и подраться случай будет, я сразу хочу предложить вам такую сумму, какая устроит самых несговорчивых… Впрочем, люди набожные могут успокоиться, — добавил он, — речь не идет ни о монастыре, ни о церкви, и весьма возможно, что для большей верности мы будем действовать только ночью, но должен сказать, что я бы предпочел темную ночь светлой.
— Тогда, — сказал Прокоп, кому обычно вменялось в обязанность защищать интересы сообщества, — изложите дело поподробнее, и мы посмотрим, сможем ли мы его принять.
— Вы должны, — сказал молодой человек, — обязаться следовать за мной как в ночную экспедицию, так и на вылазку, битву или сражение днем.
— И что мы должны будем делать, следуя за вами в эту ночную экспедицию, на эту вылазку, эту битву или это сражение?
— Напасть на того, на кого нападу я, окружить его и бить до тех пор, пока он не умрет.
— А если он сдастся?
— Я заранее предупреждаю, что не дам ему пощады.
— Чума вас побери! — воскликнул Прокоп. — Так это смертельная ненависть?
— Да, смертельная, вы правильно сказали, мой друг.
— Прекрасно, — проворчал, потирая руки, Мальмор, — вот это разговор!
— Но, — сказал Мальдан, — если он будет готов заплатить хороший выкуп, мне кажется, нам лучше получить выкуп, чем убивать.
— Поэтому я буду договариваться и о выкупе и об убийстве одновременно, предвидя оба случая.
— То есть, — продолжал Прокоп, — вы покупаете этого человека мертвым или живым?
— Да, мертвым или живым.
— И сколько за мертвого? И сколько за живого?
— Одинаково.
— Но, — произнес Мальдан, — мне кажется, что живой человек все же дороже мертвого?
— Нет, ведь я куплю живого, чтобы сделать из него мертвого.
— Ну, — спросил Прокоп, — и сколько вы даете?
— Минутку, Прокоп! — прервал его Ивонне. — Господин Вальдек должен соблаговолить назвать имя этого человека.
Молодой человек невольно отступил назад.
— Вы произнесли имя… — сказал он.
— Это ваше имя, сударь, — ответил Ивонне; наемники переглянулись, поняв, что на этот раз интересы сообщества лучше защищать возлюбленному Гудулы. Молодой человек нахмурил густые рыжие брови.
— Откуда вы меня знаете? — спросил он.
— Хотите, чтобы я сказал? — ответил Ивонне. Вальдек заколебался.
— Вспомните замок Парк, — продолжал Ивонне. Вальдек побледнел.
— Вспомните лес Сен-Поль-сюр-Тернуаз.
— Именно потому, что я помню его, я здесь, — сказал Вальдек, — и именно поэтому сделал вам предложение, которое вы обсуждаете.
— Значит, речь идет о том, чтобы убить герцога Эммануила Филиберта, — спокойно произнес Ивонне.
— Дьявольщина! — воскликнул Прокоп. — Герцога Савойского?!
— Видите, как полезно объясниться, — сказал Ивонне, искоса взглянув на товарищей.
— А почему же нельзя убить герцога Савойского?! — воскликнул Мальмор.
— Я не говорю, что его нельзя убить, — вмешался снова Прокоп.