— Нефашно, — сказал Генрих, — он тал нам слофо, а слофо у немца отно: он притет, тает сататок и насначит день.
— Спасибо на добром слове, Генрих! — произнес чей-то голос у входа в палатку.
Все обернулись.
— Господа, — сказал бастард Вальдек, подходя к столу, — вот сто золотых экю, которые я обещал вам в качестве задатка, и завтра все сутки вы принадлежите мне душой и телом; точнее, сегодня, так как сейчас час ночи.
Он бросил на стол сто золотых экю и, подняв стакан, к которому Мальмор, к своему великому сожалению, не успел прикоснуться, сказал:
— Ну что же, господа, окажем честь Генриху и выпьем са успех отноко тельца!
И наемники весело выпили за успех одного дельца, то есть не за что иное, как за смерть Эммануила Филиберта.
Вернемся к коннетаблю.
В тот же день — ибо, как справедливо заметил бастард Вальдек, в тот момент, когда он произносил свой тост, новый день, 10 августа 1557 года, уже начался час тому назад, — итак, в тот же день, часов в семь утра войска маршала де Сент-Андре, выйдя из Ама под предводительством графа де Ларошфуко, соединились с армией коннетабля.
Обе армии, точнее, две части одной армии, имели, если воспользоваться военными терминами, личный состав из девятисот человек тяжелой кавалерии, тысячи — легкой кавалерии и конных аркебузиров, пятнадцати французских и двадцати двух немецких пехотных рот, то есть всего около девяти-десяти тысяч человек. [37]
Во главе такого слабого войска коннетабль готовился атаковать армию, с подходом англичан насчитывавшую почти шестьдесят тысяч человек!
Поэтому накануне, на совете, когда он сообщил о своем решении идти с десятью тысячами человек на помощь городу, осажденному шестидесятитысячной армией, маршал де Сент-Андре позволил себе напомнить ему об опасности подобного предприятия и о том, чего следует опасаться со стороны такого столь активного неприятеля, как герцог Савойский, если придется отступать шесть льё по совершенно открытой местности.
Но со своей обычной любезностью коннетабль ответил:
— Черт побери, сударь, в том, что следует сделать для блага государства, вы можете положиться на меня… Я уже давно понял, как и когда следует давать сражение или избегать его, так что будьте совершенно спокойны на этот счет.
Коннетабль выступил ночью. Он рассчитывал быть на мельнице Гоши в четыре часа утра, но дошел до нее только к десяти, поскольку обоз и артиллерия сильно задержали его в пути.
Впрочем, шпионы герцога Савойского работали плохо, и французская армия, внезапно появившаяся на высотах Гоши, застигла его врасплох.
Коннетабль даже успел разгромить две роты, то есть около шестисот человек, занимавших передовые посты.
Дойдя до этого места, французская армия оказалась в виду испанской, но их разделяли Сомма и болота Л'Абьеты, и встретиться они могли только на дороге, проходившей по краю испанского лагеря — по ней могли двигаться в ряд самое большее четыре человека.
Поскольку мы уже так много рассказали об осаде, опишем в двух словах позицию коннетабля, чтобы читатель мог ясно представить себе, какие ошибки он совершил в этот роковой день.
Испанская, фламандская и английская армия занимала правый берег Соммы. Четырнадцать пехотных подразделений Хулиана Ромерона и Карондолета и две роты, захваченные врасплох коннетаблем, занимали соответственно: четырнадцать подразделений — предместье Иль, а две роты — мельницу Гоши, расположенную, как и предместье, на левом берегу Соммы.
Значит, дойдя до мельницы Гоши и уничтожив две вражеские роты, следовало произвести весьма простой маневр, а именно: блокировать в предместье четырнадцать подразделений двух испанских командиров, разместить батарею из шести пушек напротив дороги — единственного возможного прохода для вражеских войск, отправить в Сен-Кантен через болото необходимое подкрепление, после чего, оказав помощь городу, отступить, пожертвовав двумя из шести пушек и сотней людей, которые должны были по-прежнему простреливать дорогу, прикрывая отступление.
Коннетабль разбил две роты, блокировал четырнадцать подразделений в предместье Иль и, не обращая никакого внимания на дорогу, приказал спустить на воду четырнадцать лодок, привезенных с собой, поскольку осажденные предупредили его, что у них имеется всего три или четыре маленьких суденышка.
Но тут обнаружилось, что телеги с лодками находятся не в начале колонны, как надо было, а в самом ее хвосте.
Два часа потеряли, пока их подвезли, один час, пока их дотащили до берега Соммы, а потом солдаты так поспешно кинулись занимать в них места, что перегруженные лодки застряли в иле Л'Абьетского пруда.
А тут еще один лучник, взятый утром французами в плен у мельницы Гоши, показал коннетаблю палатку герцога Савойского.
Коннетабль тут же установил батарею, чтобы сбить эту палатку.
Через десять минут батарея дала первый залп, и по суматохе вокруг палатки стало видно, что ядра почти накрыли цель. Тем временем лодки, спущенные, наконец, на воду, начали подниматься вверх по Сомме, дымя смолистыми факелами, что было знаком, условленным между коннетаблем и Колиньи.
При первом же крике, возвещавшем появление коннетабля, Колиньи поспешил на Туривальскую куртину, откуда он мог обозреть всю местность вплоть до мельницы Гоши. Он издали увидел лодки с людьми и тут же приказал сделать вылазку через потерну Святой Екатерины, чтобы поддержать высадившихся, и одновременно спустить и приставить к стенам лестницы, чтобы солдаты, сколь бы многочисленны они ни были, могли беспрепятственно войти в город.
Он только отдал эти распоряжения и следил глазами за дымом с лодок, все приближавшихся к городу, как к нему подошел Прокоп и, ссылаясь на заключенный между наемниками и адмиралом договор, попросил отпустить их на день, ибо у них есть намерение заняться кое-чем для самих себя.
Таков был договор. Следовательно, адмирал не имел не только причин, но и права противиться их желанию. И Прокопу с товарищами на этот день была предоставлена полная свобода.
Они последовали за теми, кто был назначен в подразделение, делавшее вылазку, и оказались вне города.
Во главе их ехал бастард Вальдек в полном доспехе и с опущенным забралом.
Лошадь Ивонне, две лошади Мальдана и четвертая, предоставленная бастардом Вальдеком, составляли кавалерию.
Эта кавалерия состояла из Ивонне, Мальдана, Прокопа и Лактанса.
Пильтрус, Фракассо и Шарфенштайны составляли пехоту.
Впрочем, если дорога окажется длинной, то Пильтрус и Фракассо должны были сесть на лошадей Ивонне и Лактанса позади их владельцев. О Шарфенштайнах заботиться не приходилось — они никогда не уставали и легко успевали за скачущей галопом лошадью.