Комната эта представляла собой низкий, едва освещаемый скверной лампой зал, куда Беппо ввела старуха и где для него накрыли стол, чтобы в завершение сервировки подать пару котлет и омлет с мортаделлой.
Пока длились все эти приготовления, молодой человек, охваченный тревогой, ходил по комнате взад-вперед, прислушиваясь к стуку шпаги, бившейся о его ноги. Но вот принесены два долгожданных блюда. Старуха закончила свои дела, поставив на стол бутылку и стакан, спросила у Бегаю, не нужно ли ему еще чего-нибудь, и, услышав отрицательный ответ, вышла, оставив путника наедине с его едой.
Беппо спешил покончить с этим легким ужином и очень надеялся, что его лошадь (ее поставили перед яслями, наполненными овсом) тоже наберется сил, чтобы продолжить путь. Он положил шпагу на сундук и сел за стол.
Но, как только он уселся, на противоположной стороне стола он увидел Гаэтано, сидящего со скрещенными на груди руками; как он вошел, откуда он появился, для Беппо осталось непонятным. Грустно улыбаясь ему, Гаэтано покачивал головой.
Хотя это выражение лица было вовсе ему не свойственно, Беппо узнал друга и вскрикнул от радости.
— О, наконец-то я тебя нашел, дорогой Гаэтано! — вскричал он, поднимаясь, чтобы обнять его.
Но обнял он только воздух. Руки Беппо сомкнулись, ничего не коснувшись. Видение трижды ускользало как дым из объятий безутешного молодого человека, и тем не менее призрак оставался видимым: сидел все на том же месте.
Беппо начал понимать, что имеет дело с тенью, но, поскольку то была тень его самого любимого на свете человека, он не испугался и стал расспрашивать ее.
Мало того, что Беппо не дождался ответа: видение постепенно побледнело, очертания его стерлись, и оно исчезло.
На этот раз призрак явился, чтобы подтвердить сновидение. Беппо только о Гаэтано и думал. Если уж Всевышний посылает ему такое двойное предупреждение, значит, с его другом случилась какая-то серьезная беда. Беппо позвал хозяйку, уплатил за еду, к которой так и не притронулся, пошел в конюшню, оседлал лошадь и уехал.
Можно сказать, что-то сверхъестественное придавало небывалую выносливость и лошади и всаднику. Беппо скакал весь остаток ночи и весь следующий день, и после трех остановок (они были посвящены умелому уходу за животным) около семи вечера он добрался до Ассизи.
Там, несмотря на желание Беппо продолжить путь, обстоятельства вынудили его остановиться: лошадь была уже не в силах передвигать ноги.
Да и сам он нуждался в отдыхе. Одну ночь и два дня он скакал почти без остановок. Он попросил себе комнату и лег спать без ужина.
Однако, сколь ни сильна была телесная усталость Беппо, душевная тревога оказалась еще сильнее. Поэтому, хотя он и прилег, погасив лампу, уснуть ему не удалось.
На окне его комнаты не было ни занавесей, ни жалюзи; сквозь стекла проникал лунный свет, тем более яркий, что он усиливался отблеском снежного покрова, появившегося за несколько льё перед Ассизи.
Беппо полулежал на кровати, устремив взор на этот луч бледного света, озарявшего его комнату, когда неожиданно он услышал шаги по заскрипевшей лестнице. Шаги приближались к его двери. Дверь открылась. Беппо схватил один из пистолетов, лежавших на ночном столике, и направил ствол на дверь.
На пороге возник молодой человек в коричневом плаще, усыпанном снегом; он подошел к кровати, открыл складку плаща, закрывавшую часть лица, и Беппо узнал своего друга.
Он отбросил пистолет, закричал и хотел было вскочить с кровати, но Гаэтано сделал ему рукой знак, печальный и вместе с тем повелительный.
Беппо оставался безгласным, недвижимым и бездыханным; зрачки его страшно расширились в этой ночной полутьме, бледной, словно северный рассвет.
Он не сомневался: перед ним стояло то же самое видение, что уже являлось ему в Монте-Карелли.
Призрак снял сначала плащ, затем — одежду и рукой сделал Беппо знак, чтобы тот освободил обычное для него место в кровати.
После этого он лег рядом с ним.
Беппо был одновременно столь взволнован и столь испуган, что, опершись на руку и не сводя глаз со своего друга, оставался недвижно распростертым вдоль стены.
Затем, после минутного молчания, он произнес глухим голосом:
— Гаэтано, это ты? Скажи, ответь мне. Гаэтано не проронил ни звука.
— Если Господь, — продолжал Беппо, — позволил, чтобы извечные законы природы были нарушены, значит, у него был свой умысел. Скажи мне, друг мой, чего ты хочешь, и ради нашей дружбы я это сделаю.
Гаэтано ничего не ответил.
— Наверное, ты умер, — продолжал Беппо, — и возвращаешься, выполняя нашу общую клятву не разлучаться никогда, даже после смерти? В таком случае, друг мой, ты видишь — я от тебя не бегу.
Произнося эти слова, Беппо придвинулся к другу с распростертыми объятиями, но тут же вскрикнул: ему показалось, что он коснулся ледяной статуи.
Нечто подобное смертной дрожи прошло по телу живого.
Что же касается мертвого, то он, с той же самой печальной улыбкой, какую Беппо уже видел на его устах, встал, облачился в свои одежды и вышел из комнаты, не отводя взгляда с друга, и сделал ему рукой прощальный жест.
Когда Гаэтано переступил дверной порог, Беппо показалось, что он услышал долгий вздох.
Затем звук шагов на лестнице удалился и затих так же постепенно, как усиливался, когда они приближались.
— О, конечно же… — прошептал Беппо, уронив голову на подушку. — Гаэтано умер… умер!
То ли потеряв сознание, то ли вконец обессилев, Беппо очнулся только на рассвете. Лошадь его за ночь успела отдохнуть и теперь была полна свежих сил. Беппо вскочил в седло и снова пустился в путь.
До сих пор на каждой почтовой станции он неизменно осведомлялся, не менял ли здесь лошадей за сутки до того молодой человек в возрасте двадцати одного года, следующий в почтовой карете из Болоньи в Рим.
До сих пор он слышал благоприятные вести о Гаэтано: в Фолиньо и Сполето ему дали одинаковый ответ — там видели молодого человека, путешествующего со студенческой карточкой; он был вполне здоров и, похоже, хотел поскорее доехать до Рима.
Однако из-за выпавшего снега дорога, и летом-то плохая, стала теперь почти непроезжей; в результате единственное, что смог сделать Беппо за этот день, — добраться до Терни. В Стреттуре, то есть за два льё перед Терни, он задал свой обычный вопрос и узнал, что здесь еще видели Гаэтано.
К Стреттуре Беппо подъехал в пять вечера и, узнав, что его друг отсюда продолжил путь к Терни, вознамерился поступить точно так же; но смотритель почтовой станции, к которому и обратился молодой человек, только покачал головой и посоветовал ему дальше не ехать: дорогу, зажатую между двумя цепями Апеннинских гор, облюбовала какая-то банда и можно было ежедневно слышать о том или ином кровавом подвиге, совершенном этими злодеями.