— … странная неприязнь к бедному шевалье, которого она упорно продолжает считать виновным в преступлении… — В чем я тоже не сомневаюсь, позвольте вас заверить.

— Ах, сударыня, какая клевета!

— Сударыня, правда это или нет, но Мадам в этом уверена, и ей отнюдь не хочется, чтобы повторилась трагедия Сен-Клу, я вас уверяю.

— Между тем она начинает притворяться.

— Каким образом?

— Госпожа Монако, вы подруга Мадам и полагаете, что посвящены в ее секреты, однако нам известно об этом больше, чем вам.

— О секретах принцессы нетрудно догадаться.

— Не совсем так! Не совсем так! Спросите-ка у нее, с кем она гуляла в Сен-Клу ровно три месяца тому назад, в полночь, у большого каскада.

— В полночь Мадам всегда спит.

— В тот день она вовсе не спала, попросите ее это вспомнить; попросите ее также вспомнить, держал ли спутник Мадам ее под руку.

— Это был Месье?! — изумленно вскричала я.

— Это был отнюдь не Месье, это был брат Месье.

— Король?

— Да, сударыня, король, беседовавший в ту ночь со своей невесткой; Мадам никогда не забудет этого разговора, вызвавшего у нее немало сожалений.

Я была поражена, ибо даже не подозревала об этом, и решила все отрицать, чтобы никого не ставить в неловкое положение. Хитрая бестия поняла, что она меня ошеломила; с легкой улыбкой она достала из кармана лист бумаги и протянула его мне со словами: — Прочтите, сударыня. Я прочла:

«Подлинное описание беседы в Сен-Клу между двумя чрезвычайно высокопоставленными особами, состоящими в более родственных отношениях, чем им бы того хотелось.

Дама вышла из своих покоев в полночь совсем одна, в сопровождении горничной, своей соотечественницы, единственной особы, посвященной в ее тайны. Она направилась к аллее, расположенной у большого каскада, где ее ожидал без всякой свиты кавалер, которому она очень низко поклонилась. Они отошли от служанки, и кавалер взял даму под руку.

«Сударыня, — сказал он, — я хотел встретиться с вами наедине, так как то, что я собираюсь вам сказать, должно храниться вами в строжайшей тайне». «Поверьте, что я сохраню это в тайне, ваше величество».

«Я это знаю и не беспокоюсь, но мне не хотелось, чтобы у кого-нибудь возникло хотя бы подозрение относительно нашей встречи». «Я ручаюсь за Грюнхен». «Сударыня, скажите, вы счастливы с моим братом?» Дама вздохнула и ничего не ответила. «Стало быть, у вас есть повод на него пожаловаться?»

«Нет, государь, но у меня также нет причины и похвалить его: если бы я знала Месье раньше так, как сейчас, то ни за что бы не согласилась на этот брак.» «Он с вами дурно обращается?» «Нет, но и не ведет себя так, как следовало бы ожидать от него».

«Стало быть, вы совсем его не любите?» Дама снова смутилась, более явно, нежели в первый раз, а затем резко ответила:

«Нет, так как в моем отечестве принято любить мужа, которого послал тебе Бог». «Сударыня, я собираюсь попросить вас об одном одолжении». «Меня?»

«Да, это зависит только от вас. Никогда не любите другого мужчину, несмотря на ваше справедливое недовольство, и не причиняйте мне эту боль». «Я не нуждаюсь в том, чтобы мне напоминали о моем долге, сударь».

«Я знаю, что вы о нем помните и будете усердно его блюсти, но порой мы не властны над собой; мне хорошо такое известно, я убедился в этом на собственном опыте. Сударыня, обещайте мне, что моему брату не придется в чем-либо вас упрекать, вы обещаете?» «Мне нет нужды это обещать, неужели вы в этом сомневаетесь?»

«Дело в том, что я люблю вас, я очень вас люблю, я люблю вас сильнее, чем госпожу Генриетту, потому что вы лучше и чистосердечнее, чем она».

«Ваше величество, я далеко не так красива, как госпожа Генриетта, я некрасива и заурядна, и мне это известно. Излишне призывать меня к благоразумию, ибо, за исключением некоторых титулованных честолюбцев, никто не собирается покушаться на мою честь».

«Вы ошибаетесь, сударыня, вы свежи, и у вас белоснежная кожа; мужчины не смеют на вас заглядываться, иначе вы бы пришлись им по вкусу».

Дама промолчала, пребывая в замешательстве. Они еще несколько раз обошли аллею. Затем кавалер покинул свою спутницу, поцеловав ей руку. Дама некоторое время оставалась одна, пока к ней не присоединилась служанка; госпожа сказала ей по-немецки, со слезами на глазах:

«Ах, моя бедная Грюнхен, он прекрасно знает, что я люблю его одного больше, чем всех остальных мужчин вместе взятых, но мое чувство было бы предосудительным, если ли бы я ему об этом сказала. Почему он не мой муж ? От чего я не могу открыть ему свое сердце и рассказать о своих помыслах? Я чувствую, что всегда буду здесь несчастной, ибо постоянно буду видеть его в окружении хорошеньких куколок, которым он отдает предпочтение, и мне всегда суждено желать, чтобы он меня полюбил. Зачем я только покинула свою дорогую родину?»

Когда я прочла эти строки, множество до того ускользавших от меня подробностей ясно предстали перед моим мысленным взором. Мне стало понятно, что я узнала правду: меня обманывали и мое влияние на Мадам было не таким большим, как я полагала. Я почувствовала досаду, и мне захотелось отомстить.

— Покажите этот отчет Мадам, — сказала г-жа де Грансе, — и вы увидите, что она не станет отпираться, но только убедите ее в том, что существует несколько его копий и что Месье, столь ревниво относящийся к своим супружеским правам…

— Хорошо, будьте покойны, предоставьте мне возможность действовать. Я одобряю наш союз, и Мадам узнает, что ко мне следует относиться уважительно.

После этого г-жа де Грансе ушла. В тот же вечер я объяснилась с Мадам, не щадя ее. Она пролила много слез и в конце концов во всем мне призналась. Принцесса любила короля, она полюбила его еще в день своего приезда, и ничто не могло вытеснить из ее сердца это чувство.

— Я не знаю, как эти гадкие люди проведали о том, что я скрываю от себя самой, но раз они раскрыли мою тайну, мне следует молчать об их мерзостях тоже, — заявила принцесса. — Ах! До чего же я ненавижу этот двор, где нельзя оставаться самой собой без ущерба для своего благополучия и душевного покоя. Здесь все время приходится лгать! А я не привыкла лгать.

XXVII

С того дня ничто не происходило в Пале-Рояле без того, чтобы г-жа де Грансе, шевалье и я об этом не знали. Месье был благодарен мне за дружескую связь с его фаворитами и стал относиться ко мне так же, как в наши лучшие времена. Пале-Рояль был странным местом; здравый смысл Мадам позволял ей главенствовать в наиболее важных делах; что касается дел незначительных, то она оставляла их нам и упоминала об этом лишь по мере необходимости. «Госпожа Монако, — говорила мне принцесса в подобных случаях, — избавьте меня от этих людей, делайте то, что они хотят, и не допустите, чтобы они меня отравили. Это скверная смерть, она показалась бы мне еще более скверной, если бы я приняла ее из их рук».