— Ах, мадемуазель! — тотчас же вскричала девушка. — Господин маршал может вас от этого избавить, надо все ему рассказать.
Эта мысль уже приходила мне в голову, но мне претило исполнить ее. Отец был таким ужасным насмешником! Я боялась его шуток больше, нежели бранных слов кого бы то ни было. За минувший день он несколько раз подвергал меня пытке. Угроза Пюигийема, которую тот произнес мимоходом (граф покинул меня сразу же, как только послышались шаги Блондо) в темном коридоре, показалась бы моему отцу несерьезной, и он лишь посмеялся бы над ней. Господин Монако, пронзенный кинжалом кузена, — это как-то не укладывалось у меня в голове, и я не считала возможным это обсуждать. Подобный шут — жертва ревности! Как можно ревновать меня к такому уроду и хвататься за нож, делая из этого трагедию? Я уже заранее слышала издевки г-на де Грамона по этому поводу.
И все-таки я решилась. Я сняла свою фату, разорванную в клочья, и спустилась вниз, преисполненная решимости бросить вызов опасности. Первым, кого я встретила, был шевалье де Шарни; обутый в дорожные сапоги, он шел с печальным и удрученным видом.
— О Боже! — воскликнула я. — Что с вами и куда вы направляетесь в таком состоянии?
— Увы, сударыня, я сейчас уезжаю.
— Вы уезжаете?!
— Да, с господином маршалом, господином де Пюигийемом и господином де Лувиньи.
— Пюигийем! Лувиньи! Отец! Куда же вас везут?
— В По; только что прибыл гонец с депешей. Господин маршал должен быть там, и он берет нас с собой.
«О, — подумала я, — отец, отец! Он все предусмотрел».
У меня свалился камень с плеч — можно было обойтись без признаний; я рассталась с Шарни, испытывая облегчение, но не избавившись от некоторых опасений. Будет ли Пюигийем сопровождать маршала? Не проявит ли он неповиновение? Я искала графа, искала г-на де Грамона. Гиш сказал мне, что они заперлись в комнате вдвоем: там решалась моя участь.
Впоследствии я узнала, о чем они говорили. Маршал увидел Лозена у подножия лестницы, еще разгоряченного после нашей неожиданной встречи. Он схватил графа и повел его за собой почти насильно. Когда они вошли в библиотеку, отец пропустил моего кузена вперед и закрыл за ним дверь на запор. Затем он посмотрел на графа в упор, но смельчак нисколько не смутился.
— Сударь, — промолвил маршал, — ступайте к себе, немедленно наденьте сапоги и дорожный плащ, мы уезжаем через четверть часа.
— Простите, господин маршал, это невозможно.
— Как это невозможно! Почему же?
— Я не в состоянии ехать верхом.
— В самом деле?! Однако вы производите впечатление человека бодрого и живого. Не стоите ли вы, скорее, на пути к безрассудству? Я не допущу, чтобы вы шагали туда под моими знаменами.
— Я не знаю, что вы хотите сказать, сударь.
— А я знаю, вернее догадываюсь, что вы хотите сотворить: все это юношеский бред; я с самого утра наблюдаю за вами, и глаза вас выдают, мой бедный мальчик: вы пока еще не слишком искусный притворщик, хотя и подаете большие надежды.
— Господин маршал оказывает мне слишком много чести.
— Не напускайте на себя этот насмешливый вид и выслушайте меня. С вами я не стану распространяться о прекрасных чувствах, мы друг друга хорошо знаем. Король вскоре женится в Сен-Жан-де-Люзе.
— Да, сударь.
— Ваш досточтимый отец решил передать вам, как только это случится, роту королевских алебардоносцев, на которую вы можете рассчитывать лишь по праву преемственности.
— Я об этом не знал.
— А мне это известно. Так вот, эта рота — ваш ключ ко двору, это начало вашего возвышения. Король будет видеться с вами каждый день, с вами, которого он почти не знает, и я сильно заблуждаюсь или вам уже ничего не нужно, если вы откажетесь от такого места. Глаза Лозена засверкали, но он промолчал.
— Я только что получил послание от его высокопреосвященства, которое вынуждает меня немедленно отправиться в По и, возможно, в Байонну. Мне понадобится оставить в одном из этих городов своего помощника, и я подумал о вас. Вы приятно проведете там время; через две-три недели госпожа де Валантинуа и моя супруга приедут туда ожидать их величеств, навстречу которым я должен отбыть; кроме того, вы будете сопровождать этих дам в Сен-Жан-де-Люз, выполняя при них обязанности конюшего; там же вас будет ждать ваша рота. Я хороший родственник, сударь, и хорошо улаживаю дела, вы согласны? В знак благодарности вам следует поступиться сегодня своим недомоганием, любезно последовать за мной и позволить Богу супружеской любви погасить свои факелы, чтобы вслед за этим зажечь факелы вашей славы. Это не только мой приказ, но и просьба, с которой я к вам обращаюсь.
Пюигийем любил меня; он, несомненно, был настроен против моего брака и моего мужа, но главной движущей силой этого человека всегда было и всегда будет честолюбие, питаемое гордыней. Отец превосходно умел играть на этих чувствах графа. Однако кузен по-прежнему не уступал.
— Если ваша болезнь сыграет с вами скверную шутку, и вам придется задержаться здесь вечером, — продолжал маршал, — вам не видать ни роты королевских алебардоносцев, ни командования в Байонне, ни герцогини де Валантинуа при дворе, никакой благосклонности с ее стороны по отношению к кузену и, стало быть, никакой удачи. Право, эта злополучная болезнь может оказаться куда страшнее семи казней египетских. Она способна забросить вас даже в Испанию или куда-нибудь еще, в зависимости от того, какое место изгнания вас больше устроит. Мой бедный граф, в таком случае я бы вас горько оплакивал, такая была бы жалость!
Господин де Лозен наделен чрезвычайно редкой быстротой мышления и столь же быстрой способностью принимать решения. Эти слова тотчас же явили мысленному взору графа разверстую бездну, а он отнюдь не горел желанием в нее бросаться. — В котором часу господин маршал собирается сесть в карету?
— Немедленно, сударь. У вас хватит времени только на сборы, вы даже не успеете никуда отойти. — Я повинуюсь, господин маршал.
Отец махнул графу рукой и, как только тот вышел, вернулся к нам. Мы собрались вокруг матушки в парадной гостиной; никто уже не смеялся: этот внезапный отъезд отражался на всех. В глубине комнаты, в темноте, я заметила бледное лицо Биарица, сидевшего неподвижно, как статуя; он бросал на меня грозные взгляды. Бассомпьер и Шарни составляли пару немых. Господин Монако запечатлел на своих устах улыбку, в которой читались все те глупости, какие он уже произнес, и те, какие ему еще предстояло произнести. Отец направился прямо ко мне, взял меня под руку и отвел к камину, рядом с которым никого не было.
— Госпожа де Валантинуа, — промолвил он, — я исполнил свой отцовский долг до конца; надеюсь, что вы этого не забудете, и мадемуазель де Грамон покажет себя достойной семьи, из которой она вышла. Вам представлены прекрасные возможности; не упустите их, а не то вам придется раскаиваться в этом всю жизнь.