В этом экипаже ехали две женщины — фрейлины королевы г-жа Брюнье и г-жа де Невиль.
— Что вам угодно, господа? — воскликнули они.
В эту минуту к кабриолету подошел человек; это был прокурор коммуны г-н Сое — его разбудили и сообщили обо всем, — облачившийся в парадное платье и решивший до конца исполнить свой долг.
— Извините, сударыни, у вас, конечно, есть паспорта? — спросил он.
— Паспорта находятся не у нас, — ответила г-жа де Нёвиль, — они у особ в другом экипаже.
Поскольку кабриолет встал, берлине тоже пришлось остановиться.
Вокруг нее скопилась уже весьма значительная толпа, но среди людей не было Друэ и Гийома, перегораживавших мост; скоро они должны были появиться вместе с хозяином мебели, использованной для постройки баррикады. Четверо людей — это были наши бильярдисты Коийар, Жюстен, Жорж Сусен и Делион — пришли с ружьями. Пятым присоединился к ним Бийо, прибежавший на призыв о помощи; шестым оказался Беллэ: он успел выбежать из дома и был так же возбужден, как и другие патриоты.
Я же вдруг почувствовал, что меня цепко удерживает чья-то рука, и услышал, как Софи шепчет мне на ухо:
— Ради любви ко мне, Рене, пусть действуют другие, не вмешивайтесь в это дело.
Если бы г-н Друэ был сейчас здесь и потребовал у меня помощи, я уверен, его призыв заглушил бы просьбу Софи, но Друэ на площади не было; значит, там, где Друэ находился, он не подвергался опасности. Я остался стоять на углу улочки рядом с Софи, державшей меня за руку.
Окно метра Жербо отворилось, и мы услышали, как он поинтересовался, что случилось. По всей улице настежь распахивались двери и окна. Крики «На помощь!» подняли с постели всех, кто их слышал.
Тем временем г-н Сое подошел к берлине и, сделав вид, будто не знает титулов пассажиров, спросил:
— Кто вы?
— Я баронесса Корф, — ответила г-жа де Турзель, гувернантка дофина.
— Куда вы следуете?
— Я направляюсь во Франкфурт с двумя моими детьми, двумя сестрами, моим управляющим и двумя горничными, которые едут в первом экипаже.
— Позвольте заметить госпоже баронессе, что она сбилась с дороги, хотя суть дела не в этом, — сказал Сое. — У вас, конечно, есть паспорт?
Госпожа де Турзель достала из кармана паспорт и протянула его прокурору коммуны. Паспорт был исправный, потому что в самом деле принадлежал г-же Корф, а достал его королеве г-н Ферзен.
Господин Сое принял паспорт, поданный ему мнимой г-жой Корф, взял у одного из зевак, стоявших на площади, фонарь и, осветив им лица путников, узнал короля.
Король, несомненно, уязвленный такой бесцеремонностью, попытался слабо возражать.
— Кто вы такой, сударь? — спросил он представителя власти. — Какова ваша должность? Вы национальный гвардеец?
— Я прокурор коммуны, — ответил Сое.
Король, либо исчерпав последние силы своими несколькими словами, либо сочтя ответ вполне достаточным, замолчал.
Прокурор коммуны бросил взгляд на паспорт, и, обращаясь на этот раз не к королю, а к мнимой г-же Корф, сказал:
— Сударыня, теперь слишком поздний час, чтобы визировать паспорт, а, с другой стороны, мой долг состоит в том, чтобы не позволить вам ехать дальше.
В разговор вмешалась королева.
— Это почему же, сударь? — спросила она властным тоном.
— Потому, что вы сильно рискуете по причине распространяющихся сейчас слухов.
— Что это за слухи?
— Говорят, будто король и его семья бежали, — пояснил Сое, пристально смотря на королеву.
Пассажиры замолчали; королева откинулась назад, словно хотела укрыться в темной глубине кареты.
Об этом событии другие поведают с более выразительными подробностями и той поэтичностью, какую они сочтут достойной его августейших участников, о чьих горестях будут повествовать; но я, свидетель, все видевший своими глазами и слышавший собственными ушами, могу сказать только одно: это событие — в каждом его слове, в каждой его детали — разыгрывалось так, как написано здесь.
Тем временем в зале гостиницы «Золотая рука» при свете двух свечей внимательно изучали паспорт. Кто-то из членов муниципалитета заметил, что он действителен, ибо подписан королем и министром иностранных дел.
— Правильно, — согласился г-н Друэ, который пришел на заседание вместе с Гийомом и гражданином Ренье, — но на нем нет подписи председателя Национального собрания:
— Ну и что! При чем тут председатель Национального собрания? — возразил кто-то.
— Она необходима! — воскликнул Друэ. — Сейчас, когда Франция стала нацией и выбрала депутатов, призванных представлять ее права, истинным королем Франции является тот, кто на Марсовом поле сидел на столь же почетном месте, что и король, и человек этот не просто равен королю, он выше его.
Все замолчали: ни у кого не нашлось аргументов против этой неумолимой логики.
Итак, великий, в течение семи веков дебатировавшийся социальный вопрос: «Есть ли во Франции власть, превосходящая королевскую?», был смело разрешен в зале гостиницы городка, затерянного на границе Аргоннского леса.
Друэ сразу направился к карете; во всех крупных событиях находится выдающийся человек, принимающий на себя командование, а значит, и ответственность.
— Сударыня, — обратился он к королеве, но не к г-же де Турзель, — если вы в самом деле госпожа Корф, значит, вы шведка, иностранка. Почему же вы пользуетесь таким влиянием, что в Сент-Мену вас сопровождает один отряд драгун, в Клермоне — другой, наконец, почему в Пон-де-Сом-Веле ваш эскорт составляет один отряд гусар, в Варенне — другой?
Потом я прочитал в «Мемуарах» Вебера, камердинера королевы, будто в тот момент г-н Друэ поднял руку на ее королевское величество.
Я, повторяю, присутствовал на месте, видел все собственными глазами и могу сообщить, что произошло на самом деле. Чтобы положить конец этому утомительному разговору, г-н Друэ — он опасался, как бы прокурор коммуны, человек честный, но способный оказаться не на высоте положения, не дрогнул, — протянул руку внутрь кареты, предлагая королеве помощь, и сказал:
— Будьте столь добры, сударыня, выйдите из кареты. Ведь прокурор коммуны действительно совсем растерялся.
Приободренный приглашением, сделанным г-ном Друэ королеве, он, заслышав первые раскаты набата, зазвучавшего в городе, приблизился к дверце кареты, от которой ненадолго отходил в сторону, чтобы уступить место г-ну Друэ, и, сняв шляпу, смиренно сказал:
— Муниципальный совет сейчас собрался, чтобы выяснить, сможете ли вы продолжить путь. Но прошел слух, верен он или нет, значения не имеет, что нам выпала честь принимать в стенах нашего города короля с его августейшим семейством. Посему я нижайше прошу вас, кто бы вы ни были, в ожидании итогов обсуждения, согласиться пройти ко мне в дом, в безопасное место. Как вы слышите, уже ударили в набат, хотя мы этого не хотели. К толпе горожан скоро присоединятся жители окрестных деревень, и, наверное, король, если действительно я имею честь с ним говорить, может подвергнуться оскорблениям; мы будем не в силах помешать этому, что повергнет нас в скорбь.