Ему уже не было дано вернуть себе тот сладостный душевный покой и безучастность, какие были характерны для его прежней жизни. Злые чувства сходны с сорняками в поле: достаточно маленького корешка, и они сохранятся там навечно. Зависть и состоящие в ее свите чувства овладели сердцем г-на Кумба, и буквально все стало для него предлогом, чтобы больше никуда не выезжать; поскольку сам хозяин шале отсутствовал, теперь его сад отравлял существование бывшему грузчику.
Сад этот не был ни длиннее, ни шире сада г-на Кумба, ничуть не лучше расположен, ничуть не больше защищен от ветра, однако наступивший для наших героев год не был похож на предыдущий, и результаты его оказались для них совершенно разными: сад г-на Кумба как нельзя более походил на раскаленную сковородку, что мы так долго живописали в начале нашего повествования; вопреки мистралю и солнцу, сад г-на Риуфа оставался свежим, пышно разросшимся и благоухающим. Перегной, внесенный в почву в большом количестве, уже успел изменить ее свойства; защитные ряды тамарисков и кипарисов, высаженных уже большими вместе с землей, в которой они выросли, и многочисленные соломенные укрытия надежно защищали растения; если же, несмотря на все предосторожности, засухе или северному ветру удавалось их уничтожить, то они заменялись новыми с расточительностью, не позволившей заметить повреждений.
Зрелище этого небывалого благополучия так жестоко ранило сердце г-на Кумба, как это могли сделать только скверные шутки Жана Риуфа и его окружения. Он пытался бороться с тем, что сам называл возмутительным пристрастием природы; он произвел новые посадки, пустился в расходы, хотя сам расценивал их как бессмысленные; но то ли он взялся за это слишком поздно, то ли по какой-то совершенно иной причине, связанной с почвой, удача отвернулась от него, и земельный участок соседей, свидетельствующий о его личных неудачах, лишь упрочил его неприязнь к ним. Он отворачивался, когда его взгляд внезапно упирался в зеленые верхушки кустарника, возвышавшегося над стеной; когда же ему говорили о них, это вызывало у него нервное расстройство. К несчастью, это садоводческое великолепие нашло еще одну возможность проявить себя: морской ветер, пройдя над владениями г-на Риуфа и вобрав запахи заполнявших изящные клумбы роз, тубероз, гелиотропов, гвоздик и жасмина, старательно переносил эти ароматы во владения г-на Кумба. И хотя тот испытывал презрение к этим несерьезным культурам, такое свидетельство ошеломляющего превосходства довершало его отчаяние; кончилось тем, как это обычно бывает у всех завистников, что он стал пренебрегать тем, что составляло на протяжении тридцати лет его счастье, и проникся отвращением к тому, что было его гордостью; он забросил свой сад и занимался только рыбной ловлей, имевшей одно преимущество: она целыми днями удерживала его в удалении от ненавистного соседства.
Но вовсе не Жан Риуф был причастен к превращению сада шале в чудо, столь неприятное бывшему грузчику.
После визита Мариуса мадемуазель Мадлен по-сестрински нежно, но строго упрекнула брата за его поведение по отношению к г-ну Кумбу. Слова о горести, которую это поведение вызвало у соседа, приобретали очень трогательное звучание в устах сестры, обожаемой Жаном Риуфом. У него, как у большинства шалопаев, было доброе сердце; он попробовал было обратить растроганность девушки и шутку, но, видя, что сестра остается совершенно серьезной, уступил и дал обещание исполнить все, что она от него потребовала.
Он согласился пойти и лично принести повинную этой важной особе, которую по-прежнему находил весьма смехотворной; но как раз в день, выбранный для осуществления этого шага, мадемуазель Мадлен, казалось, передумала, запланированный визит не состоялся, и взамен этого г-н Кумб получил письмо, из которого он сделал трофей. Жан Риуф охотно согласился его написать; кроме того, он дал обещание сестре, что шале больше не будет местопребыванием общества Вампиров, и честно сдержал свое слово. Мадемуазель Мадлен своим присутствием в шале очистила его стены, уже испачканные, невзирая на всю свою новизну.
В первый приезд мадемуазель Мадлен в Монредон все показалось ей ужасным: расположение шале, его архитектура и внутренняя планировка, и раз десять она заявляла, что ей не дано понять, как это, уж если ему было необходимо скрывать от посторонних глаз собственные подвиги и подвиги своей банды, он остановил свой выбор на подобной пустыне, чтобы разбить здесь свои шатры.
Однако, после того как произошли события, о которых мы только что рассказали, во взглядах девушки по какой-то причине, необъяснимой даже с точки зрения женской логики, произошел резкий поворот, и она отказалась от своих прежних претензий: пустынные песчаные берега на подступах к мысу Круазет не казались ей больше такими унылыми, пики горы Маршья-Вер в ее глазах приобрели некоторое очарование, а прозрачное море, аквамариновый и голубой цвета которого чередовались в соответствии с полосами водорослей и песка на дне, просто пленяло ее; и так вплоть до уединенности несчастного шале, вначале расцениваемой ею как огромный недостаток, а позже — как некое достоинство, что она не забывала отметить. И месяца не прошло, как она упросила своего брата уступить ей право собственности на его сельский дом.
А Жана занимали совсем иные проблемы, нежели изучение женских характеров; он не стал терять время, расспрашивая сестру, отчего она так явно поменяла свое прежнее мнение; продажа дома позволяла ему завести в кармане деньги, а их с некоторых пор ему не хватало, и он тут же согласился с предложением сестры.
В самом начале сделанное мадемуазель Мадлен приобретение скорее походило на прихоть. Но с каждым днем она все больше привязывалась к этому месту. Она мало говорила о шале и никого, кроме брата, не приглашала сопровождать ее туда, однако все доказывало, что она постоянно думает о своем новом доме.
Это она взяла на себя все заботы по участку, в результате чего тот превратился в эдемский сад, благоухание которого так жестоко мучило г-на Кумба; ее постоянная озабоченность привнесением улучшений и украшений доставляла ей развлечения, заставляя ее подчас пренебрегать делами; страсть к цветам заставила ее пойти на такие приобретения, какие брат отказывался понимать, памятуя о привычках сестры к порядку и бережливости, в чем она неоднократно сама подавала ему пример; и, наконец, сами служащие стали с неподдельным изумлением замечать, как по вечерам в субботу их молодая хозяйка, еще недавно уходившая с работы последней, теперь без конца бросала взгляды на часы, как будто она хотела побыстрее убедиться, не наступил ли час ее отъезда за город.
Объясним же поскорее эту загадку, для чего вернемся в нашем рассказе немного назад.
После того как в разговоре с братом мадемуазель Мадлен удалось побороть его явное нежелание принести извинения г-ну Кумбу, которыми Мариус был согласен удовлетвориться, она пришла в церковь Ла-Мажор; ей хотелось поблагодарить Господа, позволившего ей мирным путем завершить непростое дело, ибо развязка его неминуемо стала бы кровавой, если бы молодые люди встретились и решимость одного из них столкнулась с самолюбием другого.
Мы были свидетелями того, как случай привел Мариуса в тот самый придел, где находилась девушка; как в полном смятении чувств он решил, что никого рядом нет, и, наконец, как и в каких выражениях имя Мадлен слетело с его уст.