На другой день, в пять часов пополудни, во дворе почтовой гостиницы, Антуан, вероятно опасаясь опоздать, надевал заранее упряжь на трех лошадей, которые должны были везти шамберийскую карету.
Но вот во двор въехала галопом почтовая карета и, подкатив прямо к ступенькам черной лестницы, остановилась под окнами комнаты, которая притягивала взгляд Антуана.
Если бы кто-нибудь случайно посмотрел на окно этой комнаты, он увидел бы, что занавеска чуть приподнята, чтобы можно было наблюдать за выходящими из мальпоста.
Из него вышли трое мужчин и, видимо проголодавшись, поспешно направились в ярко освещенный общий зал.
Едва они скрылись в дверях, как по черной лестнице спустился франтоватый кучер в изящных туфлях, поверх которых он собирался надеть высокие сапоги.
Франт напялил сапожищи Антуана, сунул ему в руку пять луидоров, потом повернулся к нему спиной, и Антуан набросил кучеру на плечи широкий плащ, необходимый в это суровое время года.
Закутав своего заместителя, Антуан шмыгнул в конюшню и спрятался в самом темном углу.
А тот, кому он уступил свое место, сразу же начал действовать; высокий воротник плаща до половины закрывал его лицо, и это придавало ему смелости. Он шагнул к лошадям, на которых Антуан уже надел сбрую, и засунул два Двуствольных пистолета в седельные кобуры. Во дворе не было ни души — кучер из Турню отпряг и увел своих лошадей, — и Монбар, орудуя острым пробойником, который при случае мог бы сойти за кинжал, врезал по одной скобе в каждую дверцу мальпоста и на том же уровне по скобе в боковые стенки кузова.
Потом Монбар стал запрягать лошадей; он проделывал это очень быстро и ловко, и сразу было видно, что он с самого детства овладел всеми тонкостями этого искусства, столь развитого в наши дни тем почтенным классом общества, который мы зовем дворянами-riders [25] .
Покончив с этим, в ожидании пассажиров он стал успокаивать ретивых лошадей то окриками, то кнутом, а порой искусно сочетая кнут со словами.
Всем известно, как быстро вынуждены глотать завтрак и обед злосчастные пассажиры, жертвы деспотического режима мальпостов: не прошло и получаса, как послышался зычный голос кондуктора:
— Граждане пассажиры, занимайте места!
Монбар стоял у самой дверцы и мигом узнал Ролана и командира бригады седьмого егерского полка, хотя они и были в штатском; они сели в карету, не обращая внимания на кучера.
Тот захлопнул за ними дверцу, незаметно продел в скобы замок и повернул ключ. Потом он обошел карету, сделал вид, что уронил свой кнут перед противоположной дверцей, наклонился и, поднимаясь, запер второй замок. Уверенный, что офицерам теперь не выбраться, он вскочил на коня, поругивая кондуктора, взвалившего на него свои обязанности.
И в самом деле, третий пассажир уже занял место в купе, а кондуктор все еще перебранивался с хозяином из-за счета.
— Ну, когда же мы тронемся, папаша Франсуа, нынче вечером, ночью или завтра утром? — крикнул лжекучер, стараясь подражать голосу настоящего.
— Ладно, ладно, едем, — пробурчал кондуктор. Оглядевшись вокруг, он спросил:
— А где же пассажиры?
— Мы здесь! — в один голос откликнулись из кареты офицеры и полицейский в купе.
— Дверца-то хорошо ли закрыта? — допытывался папаша Франсуа.
— Ручаюсь за нее! — отвечал Монбар.
— Ну, так вперед, клячи! — крикнул кондуктор, вскочив на подножку; он уселся в купе рядом с пассажиром и захлопнул за собой дверцу.
В тот же миг кучер пришпорил подседельную лошадь, огрел двух других кнутом, и мальпост тронулся с места.
Лошади понеслись галопом.
Монбар правил мастерски, как будто всю жизнь занимался этим. Карета с грохотом промчалась по городу, дома сотрясались, звенели стекла. Он так лихо щелкал кнутом, что ему позавидовал бы любой возница.
Выезжая из Макона, Монбар заметил группу всадников: то были двенадцать егерей, которые должны были следовать на почтительном расстоянии за каретой, не подавая вида, что они ее эскортируют.
Командир бригады выглянул из оконца и подал знак старшему сержанту, командовавшему маленьким отрядом.
Монбар, казалось, ничего не заметил, но, проехав шагов пятьсот под аккомпанемент свиста кнута, обернулся и увидел, что эскорт пустился вскачь.
— Погодите, голубчики, — пробормотал он, — уж я вам покажу!
И он стал еще яростней пришпоривать своего коня и Нахлестывать остальных.
Казалось, у лошадей выросли крылья и карета неслась подобно колеснице самого грома.
Кондуктор забеспокоился.
— Эй, друг Антуан, — крикнул он, — уж не выпил ли ты лишнего на дорогу, а?
— Выпил лишнего? Признаться, да! — отозвался Монбар. — Я закусил свекольным салатом.
— Черт подери! — в свою очередь вскричал Ролан, выглядывая из оконца. — Если он не убавит хода, эскорт отстанет от нас!
— Слышишь, что тебе говорят? — заорал кондуктор.
— Нет, — отвечал Монбар, — ни черта не слышу.
— Тебе говорят, что, если ты не убавишь ходу, от нас отстанет эскорт!
— Так мы едем с эскортом?
— Ну да, ведь мы везем с собой казенные деньги.
— Ну, это другое дело. Что же мне сразу-то не сказали? Но Монбар и не подумал замедлять ход, напротив, он еще сильнее погнал коней.
— Вот посмотришь, — пригрозил ему кондуктор, — если мы опрокинемся, я тебе размозжу голову из пистолета!
— Знаем мы ваши пистолеты, — усмехнулся Монбар, — там холостые заряды!
— Может быть, и так, — рявкнул полицейский, — но мои-то заряжены всерьез!
— Ну, мы это еще увидим! — бросил Монбар.
И он погнал лошадей в карьер, не обращая внимания на окрики.
Карета промчалась с быстротой молнии мимо селений Варенн, Креш и городка Ла-Шапель-де-Генше.
До Белого Дома оставалось примерно четверть льё.
Лошади взмокли от пота и неистово ржали, с удил срывались клочья пены. Монбар оглянулся: эскорт отстал от мальпоста больше чем на тысячу шагов; кони егерей мчались, выбивая копытами искры из камней мостовой. Впереди начинался крутой спуск.
Карета понеслась под гору. Монбар натягивал вожжи, собираясь в нужный момент остановить лошадей. Кондуктор перестал кричать, видя, что кучер правит умелой и крепкой рукой.
Время от времени командир бригады выглядывал из окошка, пытаясь определить, насколько отстали его егеря.