Не успел Морган сформулировать эту аксиому рыцарского кодекса и высказать вполне исполнимое пожелание, как в дверь, через которую он вышел, три раза постучали раздельно, на масонский лад.
— Господа, — приказал монах, вероятно исполнявший роль председателя, — живо капюшоны и маски! Мы не знаем, кто это к нам пришел.
Все немедленно повиновались: монахи опустили капюшоны, Морган надел маску.
— Войдите! — сказал председатель.
Дверь отворилась, и на пороге появился брат-прислужник.
— Посланец генерала Жоржа Кадудаля просит ввести его в собрание, — доложил он.
— Он ответил на три установленных вопроса?
— Слово в слово.
— Так введите его!
Брат-прислужник вышел и минуты через две вернулся в сопровождении одетого по-крестьянски мужчины, с большой круглой головой и густой рыжей шевелюрой, — типичного бретонца.
Он вошел в круг сидящих монахов без малейшего смущения и остановился, вглядываясь поочередно в каждого их них, ожидая, когда же заговорит хоть одна из двенадцати неподвижных статуй.
Но вот председатель обратился к нему:
— От чьего имени ты пришел?
— Тот, кто меня послал, — ответил крестьянин, — наказал мне, если меня спросят, сказать, что я пришел от имени Иегу.
— Ты должен сообщить нам нечто на словах или принес письменное послание?
— Я должен ответить на вопросы, которые вы будете мне задавать, и обменять клочок бумаги на деньги.
— Хорошо. Начнем с вопросов: что сейчас поделывают наши вандейские братья?
— Они сложили оружие; но скажите только слово, и они опять возьмутся за него.
— А почему они сложили оружие?
— Они получили приказание его величества Людовика Восемнадцатого.
— Мы слышали о воззвании, написанном рукой самого короля.
— Вот вам его копия.
И крестьянин протянул бумагу председателю. Тот развернул ее и прочел вслух:
«Война способна только вызвать ненависть к королевской власти и страх перед ней. Монарх, вновь воссевший на трон после кровавых битв, никогда не будет любим. Итак, надлежит прекратить кровавую борьбу и довериться общественному мнению, которое возымеет силу и вновь признает спасительные устои. Лозунг «Бог и король!» скоро станет призывом для французов. Да соединятся рассеянные по всей стране роялисты в единое могучее целое! Надлежит предоставить сражающуюся Вандею ее горькой участи и вступить на мирную и разумную стезю. Роялисты Запада уже сделали свое дело, пришло время опереться на роялистов Парижа, которые уже все приготовили для близящейся реставрации».
Председатель поднял голову, встретился глазами с Морганом, и из-под капюшона сверкнул его взор.
— Брат мой, — проговорил он, — вот и сбылось только что высказанное тобой пожелание: роялисты Вандеи и Юга докажут свою бескорыстную преданность!
И он стал дочитывать воззвание:
«Евреи распяли своего царя, и с тех пор они блуждают по всему свету. Французы гильотинировали своего короля, и они будут рассеяны по лицу земли.
Дано в Бланкенбурге 25 августа 1799 года, в день наших именин, в шестой год царствования нашего.
Подписано: Людовик».
Молодые люди переглянулись.
— Quos vult perdere Jupiter dementat! [11] — воскликнул Морган.
— Да, — согласился председатель, — но когда те, кого Юпитер хочет погубить, олицетворяют собой возвышенный принцип, надобно их защищать не только от Юпитера, но и от них самих! Когда на Аякса обрушились гром и молнии, он уцепился за утес и вскричал, грозя небу кулаком: «Я спасусь наперекор богам!»
Потом он повернулся к посланцу Кадудаля:
— А как откликнулся на это воззвание твой генерал?
— Да, пожалуй, так же как и вы. Он наказал мне разыскать вас и спросить, решитесь ли вы держаться наперекор всему на свете, наперекор самому королю!
— Черт возьми! — вырвалось у Моргана.
— Мы уже решились! — ответил председатель.
— Ну, значит, все хорошо, — сказал крестьянин. — Вот настоящие имена наших новых вождей, а вот их боевые прозвища. Генерал советует вам в письмах обходиться одними прозвищами. Так он делает, когда заходит речь о вас.
— Есть у тебя список? — спросил председатель.
— Нет. Меня могли арестовать и захватить его. Пишите, я буду вам говорить.
Председатель сел за стол, взял перо и под диктовку ван-дейского крестьянина написал следующие имена:
«Жорж Кадудаль — Иегу, или Круглоголовый; Жозеф Кадудаль — Иуда Маккавей; Лаэ Сент-Илер — Давид; Бюрбан-Малабри — Удалец; Пульпике — Королевская Резня; Бонфис — Сокрушитель; Данферне — Шпора; Дюшейла — Корона; Дюпарк — Грозный; Ларош — Митридат; Пюисей — Белокурый Жан».
— Вот они, преемники таких героев, как Шарет, Стофле, Кателино, Боншан, д'Эльбе, де Ларошжаклен и Лескюр! — воскликнул один из братьев.
Бретонец повернулся к нему:
— Если они дадут себя ухлопать, как те, что были до них, то какой будет от них толк?
— Хорошо сказано, — заметил Морган. — Итак…
— Итак, как только наш генерал получит ваш ответ он, снова возьмется за оружие.
— А если бы мы дали отрицательный ответ? — послышался голос.
— Тем хуже для вас! — усмехнулся крестьянин. — Как бы то ни было, восстание назначено на двадцатое октября.
— Ну что ж, — произнес председатель, — благодаря нам генерал сможет уплатить жалованье своему войску за первый месяц. Где у тебя расписка?
— Вот она, — отвечал крестьянин, вынимая из кармана листок бумаги, на котором значилось следующее:
«Получена от наших южных и восточных братьев на нужды и на благо общего дела сумма в…
Жорж Кадудаль, главнокомандующий роялистской армией Бретани».
Оставалось только заполнить пробел.
— Ты умеешь писать? — спросил председатель.
— Уж несколько слов нацарапаю.
— Ну, так пиши: «Сто тысяч франков».
Бретонец написал, потом протянул листок председателю:
— Вот вам расписка, — сказал он, — а где деньги?
— Наклонись и подними мешок, который у твоих ног, там шестьдесят тысяч франков.
Потом председатель обратился к одному из монахов: