— Метр Серве, я слышала о вас и потому знаю ваше имя. В течение всех этих кровавых лет, что мы пережили, вы оставались если не защитником, то приверженцем правого дела. Поэтому я остановилась именно у вас.
— Вы оказали мне честь, сударыня, — отвечал с поклоном хозяин гостиницы.
Она продолжала:
— Следовательно, я отброшу всякие недомолвки и предисловия, к которым прибегла бы в разговоре с человеком, чьи воззрения мне неизвестны или вызывали бы у меня сомнение. Я роялистка — это дает мне право на ваше участие. Вы роялист — это дает вам право на мое доверие. Я никого здесь не знаю, даже председателя суда, к которому у меня есть письмо от его свойственника из Авиньона. Поэтому вполне понятно, что я обращаюсь к вам.
— Я жду, сударыня, — отвечал Рене Серве, — когда вы изволите сказать, чем я могу служить вам.
— Вы слышали, сударь, что два или три дня тому назад в тюрьму Нантюа привезли молодого человека по имени Люсьен де Фарга?
— Увы! Да, сударыня; кажется, его даже собираются судить здесь или скорее в Бурке. Нас уверяли, что он входит в общество под названием «Соратники Иегу».
— Известна ли вам цель этого общества, сударь? — спросила девушка.
— Ее цель, как я полагаю, отнимать у правительства деньги и передавать их нашим друзьям из Вандеи и Бретани.
— Именно так, сударь, а правительство хотело бы обойтись с этими людьми как с заурядными грабителями!
— Я думаю, сударыня, — отвечал Рене Серве уверенным тоном, — что у наших судей хватит ума признать разницу между ними и злоумышленниками.
— Теперь перейдем к цели моего приезда. Было решено, что обвиняемому, то есть моему брату, в авиньонской тюрьме грозит какая-то опасность и его отвезут на другой конец Франции. Я хотела бы его увидеть. К кому следует обратиться, чтобы получить на это разрешение?
— Ну, конечно, к председателю суда, раз у вас есть к нему письмо, сударыня.
— Что это за человек?
— Осторожный, но, надеюсь, здравомыслящий. Я велю проводить вас к нему, как только вы пожелаете.
Мадемуазель де Фарга достала часы: было только полшестого утра.
— Не могу же я явиться к нему в такой час, — пробормотала она. — Прилечь? Мне вовсе не хочется спать.
Немного подумав, она спросила:
— Сударь, в какой части города находится тюрьма?
— Если сударыня пожелала бы пройтись в ту сторону, — сказал метр Серве, — я счел бы за честь проводить ее.
— Хорошо, сударь, прикажите подать мне чашку молока, кофе или чая, как вам будет угодно, и оденьтесь окончательно… Я хочу посмотреть на стены, где находится в заключении мой брат, в ожидании того, когда смогу попасть в тюрьму.
Хозяин гостиницы не возражал. В самом деле, это желание было вполне естественным; спустившись вниз, он приказал отнести юной путешественнице молоко и кофе. Через десять минут она спустилась и увидела, что метр Рене Серве, облачившийся в свой воскресный костюм, готов вести ее по улицам городка, который был основан монахом-бенедиктинцем святым Амандом и где Карл Лысый, покоящийся в церкви, спит, вероятно, более безмятежным СНОМ, чем спал при жизни.
Город Нантюа невелик. Через пять минут они подошли в тюрьме; перед ней собралась огромная толпа и царил ужасный шум.
Для тех, чьи друзья в опасности, любое событие предвещает беду. Угроза смертного приговора нависла над человеком, являвшимся для мадемуазель де Фарга больше чем другом, — над братом, которого она очень любила. Внезапно ей показалось, что брат причастен к этому шуму и собравшейся толпе; побледнев, она схватила своего провожатого за руку и воскликнула:
— О Господи! Что же произошло?
— Мы сейчас об этом узнаем, мадемуазель, — отвечал Рене Серве, которого гораздо труднее было взволновать, чем его прекрасную спутницу.
Никто еще точно не знал, что произошло. Когда в два часа ночи явилась смена караула, часового нашли в будке со связанными руками и ногами и кляпом во рту. Он смог рассказать лишь о том, что был захвачен врасплох четырьмя мужчинами, отчаянно сопротивлялся и в конце концов оказался в том положении, в каком его нашли. Часовой не ведал о том, что произошло после того, как его оставили связанным в будке. Он лишь догадывался, что злоумышленники проникли в тюрьму. Тогда о случившемся известили мэра, полицейского комиссара и сержанта пожарной команды. Трое представителей власти собрались на чрезвычайное заседание, куда призвали и часового, повторившего свой рассказ.
После получасового обсуждения и предположений, одно невероятнее и нелепее другого, было решено закончить тем, с чего следовало бы начать, то есть постучать в ворота тюрьмы.
Несмотря на то что удары становились все громче, никто не открывал; но стук дверного молотка разбудил жителей соседних домов. Они бросились к окнам, спрашивая, что произошло; в конце концов было решено послать за слесарем.
Между тем рассвело, залаяли собаки, редкие прохожие, охваченные любопытством, окружили мэра и полицейского комиссара; когда сержант пожарной команды привел слесаря — это было около четырех часов утра, — он увидел у ворот тюрьмы немалое скопление народа. Слесарь заметил, что, если ворота заперты изнутри на засов, все его отмычки окажутся бесполезными. Однако мэр, чрезвычайно здравомыслящий человек, велел ему сначала попробовать открыть ворота, а потом уже посмотреть, что из этого выйдет. И вот, поскольку Соратники Иегу не смогли выйти наружу, задвинув изнутри засовы, а просто затворили за собой ворота, они открылись, к великой радости толпы, которая все прибывала.
И тут все ринулись было в тюрьму, но мэр поставил у ворот сержанта пожарной команды в качестве часового, запретив ему пропускать кого бы то ни было. Людям пришлось подчиниться власти. Толпа возрастала, но распоряжение, отданное мэром, соблюдалось.
В тюрьме Нантюа совсем немного камер. Она насчитывает всего три подземных помещения; в одном из них слышались стоны. Эти звуки привлекли внимание мэра, и он обратился из-за двери к тем, кто стонал, — это были привратник и тюремный надзиратель собственной персоной.
Представители городской власти как раз приступили к расследованию дела, когда Диана де Фарга и хозяин гостиницы «У дельфина» подошли к тюрьме.
На первый вопрос метра Рене Серве: «Скажите, пожалуйста, кум Виду, что происходит в тюрьме?» — человек, к которому он обратился, отвечал:
— Необычайные, невиданные вещи, господин Серве! Сегодня утром, при смене караула, часового с кляпом во рту нашли в будке; он был обвязан веревкой, точно колбаса, а сейчас, кажется, только что обнаружили папашу Россиньоля и тюремного надзирателя, запертых в камере. В какие времена мы живем, Господи, в какие времена мы живем!