После объятий моя спутница представила меня, и восторженное «Ах!» слетело с губ г-жи Шредер.
— Я вас хорошо знаю, дорогой господин Дюма, — сказала она на плохом французском, — и прежде всего по рассказам моих детей: моего сына — пастора, который всей душой любит вас, затем моего другого сына — актера, который переводит вас и играет в ваших пьесах, и, наконец, моей дочери — певицы. Она видела вас и познакомилась с вами в Париже, не так ли?
— Именно так, сударыня, — ответил я. — И то, что я вам хоть как-то знаком, придало мне смелости появиться у вас вместе с госпожой Лиллой Бульовски в подобный час.
— В подобный час! — повторила она. — Правду говоря, вы меня воспринимаете лишь как обитательницу Мангейма. Вы забываете, что я жила в столицах. Пятьдесят лет своей жизни я провела в Вене, Берлине, Мюнхене и Дрездене. К тому же, как видите, я читаю.
И она показала перевернутую книгу, лежащую на столе.
— Простите мое любопытство, сударыня, — обратился я к ней, — а что вы читаете?
— Новую трагедию «Граф Эссекс», и если бы я еще играла, то там для меня есть хорошая роль.
— Ах, да, это вещь Лаубе, — сказал я.
— Как, вы ее знаете? — удивленно спросила меня г-жа Шредер.
— Конечно, я ее знаю, — ответил я, смеясь. — Как знаю все то, что происходит в России и Англии.
— Вы знаете немецкий язык?
— Нет, но у меня есть переводчик.
— Увы! — покачала головой г-жа Шредер. — Лучшие времена нашего несчастного театра позади! Авторы и актеры в упадке, все заимствуется из Франции. Наши светочи погасли. Я видела живым Иффланда, я видела Шиллера, знала Гёте, да мне уже и самой пора к ним присоединиться. На том свете я найду лучшую компанию, чем имею здесь. Но, извините меня, я начала брюзжать, как старуха. Добро пожаловать, дети мои.
И она окинула нас с Лиллой взглядом.
Я протянул Лилле руку, и она сжала ее, улыбаясь.
— Говорить нужно вам, — сказал я Лилле. — Но только говорите по-немецки и не беспокойтесь обо мне. Пока вы будете говорить, я займусь тем, что буду запоминать обстановку комнаты.
Лилла села рядом с г-жой Шредер и, взяв ее за руку, объяснила ей цель своего прихода.
Старая актриса слушала тихо и доброжелательно. И когда Лилла закончила, она сказала:
— Пожалуйста, прочтите мне что-нибудь по-немецки. Что вы знаете из классиков?
— Все.
— Начнем с «Коварства и любви».
Лилла положила руку на сердце — оно еще не билось так даже перед самыми представительными собраниями — и начала.
Я знал «Kabale und Liebe» [10] наизусть и мог слово за словом следовать за чтицей. И, несмотря на ее небольшие огрехи в произношении, казавшиеся мне почти незаметными, я был восхищен простотой и приподнятостью ее речи.
Госпожа Шредер слушала и постоянно делала ободряющие знаки.
Когда Лилла закончила, она сказала:
— Ну, а теперь что-нибудь в стихах.
Лилла прочитала отрывок из «Мессинской невесты».
— Хорошо!.. Отлично! Браво! — воскликнула г-жа Шрёдер, выслушав. — Теперь «Маргариту за прялкой» — и все.
Лилла села, повернулась к стене и прочитала всю песню, которая начинается словами: «Meine Ruh ist hin» («Ушел навечно мой покой»), с такой печалью, с такой проникновенной грустью, что у меня на глазах выступили слезы и на этот раз я не сдержался и начал аплодировать.
Госпожа Шредер внимательно слушала: она понимала, что ее слова будут приговором.
— Если бы вы пришли ко мне, чтобы услышать комплименты, мое дитя, то я с удовольствием скажу — это просто отлично. Но вы ведь пришли, чтобы попросить у меня совета, и я отвечу — вам нужно полгода усердной, добросовестной и кропотливой работы. Через полгода вы будете говорить по-немецки, как уроженка Саксонии. Можете вы посвятить полгода такой работе?
— Я думала, мне понадобится год, — ответила Лилла.
— Итак, вы уверены в том, что хотите. А с кем вы будете работать?
Лилла очень грациозно встала на колено перед г-жой Шредер.
— Я очень надеюсь!.. — сказала она, скрестив руки и умоляюще глядя на нее.
— А, понимаю, вы хотите, чтобы я была вашим учителем?
Лилла кивнула.
Трудно представить, что можно быть более восхитительной, чем была в ту минуту Лилла, когда она устремила свои огромные голубые глаза на великую актрису.
Госпожа Шредер взяла в свои руки эту обворожительную головку и, приблизив ее лоб к своим губам, сказала:
— Хорошо, договорились, вы будете моей последней ученицей.
— О, поверьте, я вам так признательна! — воскликнула Лилла, покрывая поцелуями лицо старой актрисы.
Мы ушли от нее в полночь и вернулись в гостиницу. Лилла была пьяна от счастья.
На следующий день мы расстались. С тех пор я больше ее не видел. Но в июле я получил такое письмо:
«Мой хороший и добрый друг!
Позвольте поделиться с Вами моей радостью: я начала играть на немецком языке в лучших театрах Германии главные роли в произведениях наших великих писателей.
Благодаря урокам г-жи Шредер я добилась большого успеха. Все мои творческие желания исполнились.
Я пишу Вам из Остенде, где принимаю морские ванны. Если бы я могла верить, что Вы не забыли еще свою спутницу, то сказала бы Вам — приезжайте.
В любом случае — увижу я Вас еще или нет — поверьте, что я до сих пор люблю Вас как сестра.
Мой сын прекрасно себя чувствует и стал еще очаровательнее. С двухлетнего возраста он знает Ваше имя, а в десять будет знать Ваши книги.
Жаль, что приходится прощаться. Но что поделаешь. До свидания.
Л.Б.»
Первым моим побуждением было подняться и бежать в полицию за паспортом.
Но, против обыкновения, я не поддался первому побуждению.
За ним, по правде сказать, сразу же пришло второе, на этот раз оказавшееся верным. Тихий голос говорил мне: «Зачем тебе это? Как друга ты не полюбишь ее сильнее. А тебе известно, что бесполезно любить ее по-другому».
Биографическая повесть Дюма «Любовное приключение» («Une aventure d'amour»), в которой автор светло и, скорее всего, искренне вспоминает историю своих взаимоотношений с актрисой Лиллой Бульовски (1833 — 1909), а заодно обращается к своему прежнему страстному роману с певицей Каролиной Унгер (1803-1877), впервые публиковалась в еженедельнике «Монте-Кристо» с 13.10.1859 по 13.01.1860. Ее первое книжное издание во Франции: Paris, Michel Levy freres, 1862, 12mo.