— И каков ваш маршрут?
— Вот он: я еду в Брюссель, Спа и Кёльн. Я поднимусь по Рейну до Майнца и оттуда отправлюсь в Мангейм.
— Какого дьявола вы собираетесь делать в Мангейме? Вертер застрелился, а Шарлотта скончалась.
— Я хочу встретиться с госпожой Шредер.
— Трагической актрисой?
— Да, а вы ее знаете?
— Однажды я видел ее игру во Франкфурте; гораздо лучше я знаком с ее двумя сыновьями и дочерью.
— У нее два сына?
— Да.
— А я думала, что один — Девриент.
— Он актер, а я знаю и другого, священника, который живет в Кёльне, за церковью святого Гедеона. Если хотите, я дам вам письмо для него.
— Благодарю, но у меня дело к его матери.
— И чего вы хотите от нее?
— Как я вам уже говорила, я венгерка и играю в комедии, драме и трагедии на венгерском языке. Так вот, мне уже наскучило играть для шести или семи миллионов зрителей. Я бы хотела играть на сцене на немецком, чтобы меня слушали тридцать или сорок миллионов человек. Для этого я хочу увидеть госпожу Шредер, показать ей какой-нибудь отрывок на немецком, и, если она даст мне надежду, что за год репетиций я смогу избавиться от акцента, я продам несколько бриллиантов, буду жить в тех городах, где будет жить она, в качестве компаньонки или горничной, если она захочет. А через год я начну выступать в театрах Германии… Ну, как?
— Я вами восхищаюсь.
— Да нет же, вы мною не восхищаетесь, вы находите это вполне естественным; я ужасно честолюбива, у меня был большой успех, и мне захотелось большего.
— С такой силой воли вы этого добьетесь.
— А теперь мы вместе пообедаем, не так ли? Мы пойдем в театр в последний раз. Вы дадите мне несколько рекомендательных писем в Брюссель, где я собираюсь остановиться на день или два и отправить мой багаж в Вену; мы попрощаемся, и я уеду.
— Почему мы должны прощаться?
— Я вам еще раз говорю: потому что я уезжаю.
— Мне пришла в голову одна мысль.
— Какая?
— У меня есть дело в Брюсселе. Ну и вот, вместо того чтобы писать для вас письма, я поеду вместе с вами. Одной вам будет смертельно скучно, признайтесь.
Она засмеялась.
— Я была уверена, что вы мне это предложите, — сказала она.
— И вы заранее решили согласиться?
— Признаюсь, да. По правде сказать, я вас очень люблю.
— Спасибо.
— И кто знает, может, мы никогда больше не увидимся! Итак, договорились: мы уезжаем завтра.
— Завтра… и каким поездом?
— Утренним, восьмичасовым. Ну, я убегаю.
— Уже?
— Я ужасно занята, вы понимаете, последний день… Кстати…
— Что?
— Мы поедем не вместе, а встретимся там случайно…
— Почему?
— Потому что я еду со своими знакомыми.
— Они из Вены?
— Да.
— Вам больше недостаточно вашей чистой совести?
— Они не глупы.
— Тогда сделаем лучше.
— Лучшее — враг хорошего.
— Вместо того чтобы уезжать завтра утром, отправляйтесь завтра вечером.
— Тогда и они поедут вечером — они решили ехать вместе со мной.
— И далеко они так собираются ехать?
— Всего лишь до Брюсселя.
— Постойте, вот что мы сделаем: мы уедем завтра вечером.
— Вы настаиваете?
— Я настаиваю: в конце концов вы сделаете это для меня! Вы не хотите пойти мне навстречу.
— Вы меня в этом упрекаете?
— Нет, я лишь отмечаю это.
— Ну хорошо, посмотрим.
— Мы уедем вечерним поездом, но не будем встречаться: вы поднимитесь со своими венскими знакомыми в любой вагон, я за этим прослежу и укажу на вас одному из служащих. Затем я поднимусь в вагон один. На второй или третьей станции вы пожалуетесь на духоту, и тогда этот железнодорожный служащий предложит вам пройти в более свободный вагон; вы согласитесь и пройдете в мой вагон, где для вас будет вполне достаточно воздуха… и где вы сможете спокойно спать всю ночь.
— Я смогу там спокойно спать?
— Слово чести.
— Ну что же, такое можно устроить!
— Так вас это устраивает?
— Вполне.
— Тогда до вечера?
— Нет, до завтра.
— Мы обедаем завтра вместе?
— Это невозможно, поскольку я вечером должна обедать с моими венскими друзьями.
— Так мы увидимся только в поезде?
— Я постараюсь зайти и пожать вам руку днем.
— Заходите.
Я уже начал привыкать к тому, что в ней, облаченной в тафту и шелк, я находил очаровательного товарища, хотя раньше надеялся обнаружить привлекательную женщину.
Мы пожали друг другу руки, и она ушла.
На следующий день я получил короткую записку:
«Нет возможности прийти к Вам, так как воюю со своими портнихами и торговцами модных товаров. Я упаковала столько, что можно будет открыть магазин в Пеште. Не представляю, как бы я уехала сегодня утром — я ничего бы не успела сделать.
До вечера. Доброй ночи.
Лилла».
Выражение «Доброй ночи», сильно подчеркнутое, показалось мне весьма ироничным.
— Доброй ночи! — повторил я. — Однако никто не знает, что этой ночью может произойти.
Вечером я приехал на вокзал на полчаса раньше, чем предполагал. Не знаю, представится ли мне когда-нибудь удобный случай, чтобы отблагодарить всех работников железной дороги за проявленное ко мне внимание с той минуты, как я оказался в одном из коридоров перед дверью, на которой крупными буквами были написаны привычные слова:
«ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
Отыскав начальника вокзала, я объяснил ему суть дела. Он начал хохотать.
— Это не то, что вы думаете, — сказал я ему.
— Так ли?
— Слово чести!
— Ода! Но в пути…
— Я так не считаю.
— Ну не важно. Удачи!
— Запомните: охотнику не желают удачной охоты.
Я поднялся в свой вагон, в котором начальник вокзала меня наглухо закрыл, повесив на ручке моей двери табличку, на которой крупными буквами было написано: