Благодаря настояниям графини, а главное, письменному обязательству, выданному королем Наваррским графу де Фуа, сеньор д'Альбре освободился от долга и вышел, наконец, из заключения. Прямо оттуда он поехал во Францию и вступил в брак с Маргаритой, дочерью Петра I, герцога Бурбонского. Первой его заботой сразу после свадьбы было отослать королю Наваррскому пятьдесят тысяч ливров, которые тот обещал выплатить графу де Фуа. Но произошло то, что предвидел Гастон. Карл оставил эти деньги у себя, так что графу, человеку щедрому, но расчетливому и привыкшему соблюдать свои интересы, пришлось призвать свою жену и заявить ей:
— Вам надо отправиться в Наварру к королю, вашему брату, и сказать ему, что я им недоволен, так как он получил мои деньги и удерживает их у себя, нарушая свое слово и свое обязательство.
— Я охотно сделаю это, сир, — отвечала супруга, — ведь я помню, что граф д'Альбре был освобожден по моей просьбе, и обещаю вам, что не вернусь без его выкупа.
Так договорившись, Гастон отдал приказание готовить отъезд графини. Это путешествие было устроено в соответствии с ее положением. Она ехала не как сестра в гости к брату, а как посланница на переговоры с королем. Карла она застала в Памплоне и, едва обменявшись с ним приветствиями, сообщила ему, чем вызван ее приезд. Король Наваррский внимательно выслушал графиню и, когда она кончила говорить, заметил:
— Милая сестра, эти деньги принадлежат вам, а не графу де Фуа, вашему супругу, ибо по условиям брачного контракта он должен был передать в мои руки пятьдесят тысяч ливров, предназначенные вам. И вот, раз уж волею судьбы или Божьей милостью именно эта сумма попала ко мне, она не выйдет из королевства Наваррского, даю вам слово.
— Увы, монсеньер, — возразила графиня, — вижу, что говорить так вас побуждает не любовь ко мне, но ненависть к графу. Однако если вы поступите так, как сказали, я не посмею вернуться к нему: мой супруг не захочет принять меня и скажет, что я обманула его; вспомните, монсеньер, что он выпустил сеньора д'Альбре из заключения по моей просьбе, и если вы взялись отвечать за него, то я отвечаю за вас.
— Вернетесь вы или не вернетесь в графство Фуа, это ваше дело, а при моем дворе вас всегда ждет место, подобающее знатной даме и моей любезной сестре, — отвечал король Наваррский. — Деньги же, оказавшиеся у меня в руках, я оставлю у себя.
Так графине и пришлось поступить: зная, как может вспылить ее супруг, она не посмела возвратиться к нему и осталась в городе Памплоне, где находился двор короля, ее брата.
Граф де Фуа все ждал свою супругу, но она не возвращалась, и он отрядил к ней нарочного и отправил письмо с призывом возвратиться. Но она так и не смела вернуться, несмотря на его приглашение, а он принял ее боязнь за непокорство; получилось, что графиня опасалась недовольства супруга, а он еще сильнее разгневался на нее и ее брата.
А юный Гастон пока рос как деревце, посаженное в благодатную почву. Ему едва исполнилось пятнадцать лет; и лицом и храбростью этот красивый юноша был похож на отца и во всем как мужчина и рыцарь стремился подражать ему. Волосы у него были белокурые, что так высоко ценится в южных странах, такие же, как у отца (из-за них того и называли прекрасным Фебом), а глаза черные, как у матери, и контраст этот был особенно прелестен при бледном цвете его лица. Граф де Фуа обожал сына; в его полное распоряжение он предоставлял своих собак (а его пристрастие к ним уступало только привязанности к сыну) и свое охотничье снаряжение (дороже ему были только военные доспехи). Каждое утро любимому сыну выдавалось пять-шесть ливров для раздачи милостыни у дверей замка, так что окрестные бедняки обожали молодого наследника не меньше, чем его отец.
Как у Феба де Фуа был юный и прекрасный сын, так и у графа д'Арманьяка была юная и прекрасная дочь. Ее прелестное улыбающееся личико выражало столько радости и доброты, что ее всюду называли «веселая Арманьячка». Родители их, так долго находившиеся в разладе, видели в согласии своих детей возможность объединить оба рода, и дочь Жана была помолвлена с сыном Феба, а приданое ее составляли те двести тысяч ливров, которые граф д'Ар-маньяк оставался должен графу де Фуа. После помолвки юный Гастон стал смелее выражать свои желания и стремления. Он попросил и получил у отца разрешение съездить в Наварру повидаться с дядей и матерью. Граф Феб дал сыну подобающую свиту, и тот отправился в Памплону.
Графиня приняла его так, как мать может принять сына, которого не видела шесть лет, а король Наваррский — как орудие, которое можно использовать в своих интересах. Юный Гастон отвечал дружелюбием на то, что ему казалось благожелательством, не отличая истинного от притворного. Наслаждаясь добрым расположением матери и дяди, он прожил в Памплоне три самых счастливых месяца своей короткой жизни. Перед отъездом он сделал все что мог, чтобы убедить свою мать вернуться в Ортез. Она спросила, поручил ли ему граф привезти ее назад. Гастон, приученный к правдивости, вынужден был признаться, что они с отцом об этом не говорили. Тогда оскорбленная гордость супруги заставила умолкнуть сердце матери и все настояния Гастона никак уже не действовали на нее. Они распрощались в замке, находившемся в нескольких льё от столицы. Графиня обычно жила там, поскольку обстоятельства, в которых она находилась, вынуждали ее удаляться от общества.
Когда юноша возвратился в Памплону, его лицо было залито слезами матери, а сердце отягощено неуспехом своих уговоров. Ему предстояло еще попрощаться с королем; тот обошелся с ним при прощании, так же как и при встрече, с отеческой лаской. Карл задержал племянника еще на десять дней, устраивая для него разные игры и празднества; когда же наступил час отъезда и Гастон собирался сесть на коня, король позвал его к себе в комнату и сказал ему:
— Гастон, я вижу, что ты печален и хмур, несмотря на все мои старания развлечь тебя. Я нежно привязан к тебе и потому задумался над тем, какая горесть может опечалить юношу твоих лет, красивого, богатого, сына графа и племянника короля. И тогда мне показалось, что причиной может быть только одно — недоразумение между графом и графиней.
— Увы, — ответил юноша, — вы правильно угадали, дядюшка.
— Ну, так вот, — продолжал Карл, — так как причиной их разлада был я, то я и должен, как полагаю, содействовать тому, чтобы они примирились. Я вызвал из Испании одного мавра, весьма известного тем, что он умеет изготавливать привораживающие напитки и составы. Он продал мне за золото порошок, что находится в этом мешочке; возьми его, любезный племянник, и примешай щепотку к вину в стакане твоего отца. У него сразу же проснется желание увидеть графиню, и он не успокоится, пока не убедит ее приехать домой. Тогда всем недоразумениям придет конец и они снова полюбят друг друга — уже навсегда, и так сильно, что им больше никогда не захочется расстаться, чего, думаю, ты и желаешь. Но, чтобы все так и было, никому про это не говори: все погибнет, если хоть один человек, кроме самого алхимика, тебя и меня, узнает о действии этого порошка.
— Будьте уверены, милый мой дядюшка, — сказал юноша, — что я все сделаю точно так, как вы говорите, и стану любить вас еще больше, если только это возможно.