Он снова попытался разорвать свои путы. Его железные мускулы надулись и напряглись, веревка впилась ему в тело, но не разорвалась.
Самое ужасное было то, что руки ему связали за спиной, и он не мог снять с глаз повязку. Имей он возможность видеть, может, смог бы и убежать.
Однако, предпринимаемым им различным попыткам никто не препятствовал, вокруг не ощущалось никакого движения. Морис сделал вывод, что он один.
Его ноги касались чего-то мягкого, напоминающего песок или жирную землю. Острый запах раздражал его обоняние и указывал на наличие растений. Морис решил, что находится в оранжерее или в чем-то в этом роде. Он сделал несколько шагов, наткнулся на стену, повернулся, ощупывая ее руками, обнаружил садовые инструменты и вскрикнул от радости.
С неимоверными усилиями он исследовал эти инструменты одни за другим. Теперь возможность побега зависела от времени: если Случай или Провидение дали бы ему минут пять, и если бы он нашел какой-нибудь режущий инструмент, он был бы спасен.
Он нашел лопату.
Руки Мориса были связаны за спиной и ему пришлось пережить настоящую борьбу, пока удалось перевернуть лопату острием вверх. Прислонив се к стене, он стал перерезать, а точнее перетирать веревку, связывающую запястья. Железо лопаты резало медленно. Пот заливал лоб Мориса. Он услышал шум приближающихся шагов и сделал последнее усилие, почти сверхъестественное. Веревка, наполовину перетертая, порвалась.
На этот раз он закричал. От радости. Теперь он был уверен, что умрет, защищаясь.
Морис сорвал с глаз повязку.
Он не ошибся, он был в оранжерее, в павильоне, где хранились растения, которые не могут оставаться под открытым небом в холодное время года. В углу были сложены садовые инструменты, один из которых сослужил ему такую хорошую службу. Напротив было окно. Он бросился к нему. Окно было забрано решеткой, и под ним стоял часовой с ружьем.
В другом конце зимнего сада, примерно в тридцати шагах, возвышалось небольшое строение, составлявшее единое целое с павильоном. Жалюзи в нем были опущены, но сквозь них виднелся свет.
Он подошел к двери и прислушался: за дверью прохаживался другой часовой. Это его шаги Морис слышал раньше.
В глубине коридора слышались приглушенные голоса. Обсуждение, по всей видимости, переросло в дискуссию. Морис не мог слышать всего, о чем говорили. Однако некоторые слова доносились вполне отчетливо, как будто для них не существовало расстояний: шпион, кинжал, смерть.
Морис удвоил внимание. Приоткрылась какая-то дверь, и он стал отчетливее слышать, о чем спорили.
— Да, — говорил один голос, — это шпион, он наверняка что-то обнаружил. Его послали, чтобы выведать наши секреты. Если мы его отпустим, он может нас выдать.
— А как же его обещание? — спросил кто-то.
— Много ли стоит его слово? Сперва даст, потом изменит. Разве он дворянин, чтобы можно было верить его слову?
Морис заскрежетал зубами при мысли, что кто-то обсуждает его достоинства.
— Он не знает нас, кто мы и чем занимаемся, но теперь он знает адрес и вернется сюда с подходящей компанией.
Этот аргумент оказался решающим.
— Хорошо, — сказал голос, уже несколько раз поражавший Мориса и принадлежавший, видимо, главному из них, — так значит, решено?
— Ну да, сто раз да. Я не понимаю вас с вашим благородством, дорогой мой. Если комитет общественного спасения нас захватит, увидите, будет ли он церемониться.
— Значит, вы настаиваете на вашем решении?
— Несомненно. Вы, надеюсь, тоже не будете против?
— У меня ведь только один голос и он за освобождение пленника. У вас же шесть голосов и все они за смерть. Стало быть — смерть.
Пот, струившийся по лбу Мориса, вдруг словно замерз.
— Он ведь будет кричать, — сказал чей-то голос. — Вы хотя бы увели подальше мадам Диксмер.
— Она ничего не знает. Она сейчас в первом павильоне.
— Мадам Диксмер, — прошептал Морис. — Я начинаю понимать. Сейчас я у хозяина кожевенной мастерской, который говорил со мной на старинной улочке Сен-Жак и который ушел, усмехаясь тому, что я не смог назвать фамилию своего друга. Но какой смысл, черт возьми, хозяину мастерской убивать меня?
«Во всяком случае, — сказал он себе, — до того, как они меня заколют, я тоже убью не одного».
И он прыгнул ь угол, где были сложены безобидные садовые инструменты, которые в его руках могли стать страшным оружием.
Затем он стал у двери так, чтобы она, распахиваясь, закрывала его.
Сердце Мориса сильно билось, готовое выпрыгнуть из груди, казалось в тишине слышны его удары.
Вдруг Морис вздрогнул всем телом, он услышал, как чей-то голос сказал:
— Поверьте мне, будет лучше всего, если мы разобьем стекло и через оконные решетки убьем его выстрелом из карабина
— Нет, никаких выстрелов, — произнес другой голос, — выстрел может нас выдать. А, вот и вы, Диксмер. А где ваша жена?
— Я только что посмотрел через жалюзи: она ничего не подозревает, она читает.
— Диксмер, решение за вами. Вы за выстрел из карабина или за удар кинжала?
— Пусть будет кинжал. Идем!
— Идем! — произнесли одновременно пять или шесть голосов.
Морис был сыном Революции, с твердым сердцем и душой безбожника, как и многие в это время. Но при слове «идем», произнесенном за дверью, отделявшей его от смерти, он вспомнил, как нужно креститься. Этому учила его в детстве мать, заставляя молиться, стоя на коленях.
Шаги приблизились, потом затихли, ключ заскрипел в замочной скважине, и дверь медленно открылась.
В течение этой минуты Морис сказал себе:
«Если я буду драться с ними, меня наверняка убьют. Если же я брошусь на убийц, то застану их врасплох. Затем выберусь через сад в переулок и, может быть, спасусь».
И тотчас же он прыгнул как лев, издав дикий крик, в котором было больше угрозы, чем ужаса, опрокинул двух вошедших первыми, считавших, что он связан, и не ожидавших нападения, растолкал других, в одну секунду преодолел, благодаря своим сильным ногам расстояние в десять туазов [33] , увидел в конце коридора широко открытую дверь, выходящую в сад, бросился в нее, перепрыгивая через ступени, выскочил в сад и, пытаясь получше сориентироваться, побежал к выходу.
Дверь была заперта на два засова и на замок. Морис отодвинул засовы, хотел открыть и замок, но ключа у него не было.
Преследователи были уже на крыльце: они заметили его.
— Он там, — закричали они, — стреляйте, Диксмер, скорее, стреляйте. Убейте его! Убейте!