Вдруг от стены, как каменная статуя, отделился человек. Его сопровождали две собаки. Напевая «Ca ira» — очень модную в то время песенку, он провел связкой ключей по пяти прутьям решетки, закрывающим окно королевы. Королева вздрогнула; но, догадавшись, что это сигнал, тихонько открыла окно и так умело принялась за работу, что сама удивилась своей сноровке. Раньше в слесарной мастерской, где ее августейший супруг иногда проводил время, она лишь касалась своими изящными пальцами инструментов, похожих на тот, на который в этот час возлагались все надежды на спасение.
Как только человек со связкой ключей услышал, что окно королевы открылось, он постучал к охранникам.
— А! А! — узнал Жильбер, глядя сквозь решетку. — Так это ведь гражданин Мардош.
— Он самый и есть, — подтвердил тюремщик. — Ну как? Кажется, мы хорошо несем службу?
— Как обычно, гражданин ключник. Вы, кажется, не часто находили у нас погрешности.
— Да, — согласился Мардош, — но в эту ночь нужна особая бдительность.
— Неужели? — удивился подошедший Дюшен.
— Да.
— А что произошло?
— Откройте окно, я расскажу вам.
— Открывай, — скомандовал Дюшен.
Жильбер открыл окно и обменялся рукопожатием с ключником, охранники уже успели подружиться с ним.
— Так в чем же дело, гражданин Мардош? — повторил Жильбер.
— Заседание Конвента было очень жарким. Вы читали?
— Нет. Что же там произошло?
— Сначала гражданин Эбер сообщил кое-что неизвестное.
— Что именно?
— А то, что заговорщики, которых считали мертвыми, живы и даже очень живы.
— Я уже слышал об этом, — вставил Жильбер. — Негодяи Делессар и Тьерри сейчас в Англии.
— А шевалье де Мезон-Руж? — произнес ключник так громко, чтобы королева его услышала.
— Как! Этот тоже в Англии?
— Вовсе нет, он во Франции, — так же громко продолжал Мардош.
— Он что, вернулся?
— Он и не уезжал.
— Какой дерзкий человек! — заметил Дюшен.
— Такой уж он есть.
— Теперь попытаются его арестовать?
— Конечно, попытаются, но кажется, что это совсем непросто.
В этот момент лезвие в руках королевы так сильно заскрежетало о железо, что ключник испугался, как бы охранники не услышали, несмотря на все его усилия заглушить эти звуки.
Он наступил на лапу одной из собак, которая взвыла от боли.
— Бедное животное! — сказал Жильбер.
— Ему тоже следовало бы надеть сапоги, — ответил ключник. — Жирондист, замолчи.
— Твоего пса зовут Жирондист, гражданин Мардош?
— Точно, я выбрал для него такое имя.
— Однако, о чем ты говорил? — перебил Дюшен, который, поскольку и сам в какой-то мере являлся заключенным, живо интересовался всем происходящим, как и все находящиеся в изоляции люди.
— Ах, да, я говорил о гражданине Эбере. Именно так, патриот! Я говорил, что гражданин Эбер хотел перевести австриячку обратно в Тампль.
— Зачем?
— Черт возьми! Он считает, что ее перевели из Тампля только для того, чтобы отвлечь от немедленной инспекции Коммуны.
— А еще и затем, чтобы оградить ее от попыток этого проклятого Мезон-Ружа, — сказал Жильбер. — Но мне кажется, что подземный ход все-таки существует.
— То же самое ему заявил и гражданин Сантерр. На это Эбер ответил, что раз о нем стало известно, то никакой опасности он больше не таит. И что в Тампле Марию-Антуанетту можно было бы охранять с половиной тех мер, которые приходится применять здесь, поскольку Тампль очень крепко стоит и надежнее Консьержери.
— Честное слово, — заявил Жильбер, — что касается меня, то я хотел бы, чтобы ее снова отправили в Тампль.
— Ясно, тебе надоело ее охранять.
— Нет, но это меня печалит.
Мезон-Руж громко кашлянул: чем глубже лезвие вонзалось в прут, тем больше шума оно производило.
— Так что же решили? — спросил Дюшен, подождав, пока у ключника закончится приступ кашля.
— Решили, что она останется здесь, но суд над ней состоится незамедлительно.
— Бедная женщина! — произнес Жильбер.
Дюшен, у которого слух оказался более тонким, чем у его сослуживца, или его внимание было не так занято рассказом Мардоша, наклонился, прислушиваясь к происходящему там, за ширмой.
Ключник заметил это движение.
— Понимаешь, гражданин Дюшен, — живо сказал он, — попытки заговорщиков, если они узнают, что времени на осуществление задуманного у них нет, станут совсем отчаянными. Когда в тюрьме удвоят охрану, им останется одно — вооруженный захват Консьержери. Чтобы добраться до королевы, то есть, я хотел сказать до вдовы Капета, заговорщики убьют всех, кто им помешает.
— Ну что ты! Как же войдут сюда твои заговорщики?
— Переодевшись в патриотов, они притворятся, что хотят повторить события 2 сентября, подлецы! Потом двери будут открыты — и прощай!
На мгновение воцарилась тишина, вызванная изумлением охранников.
Ключник с радостью, смешанной со страхом, услышал, что лезвие продолжает работать. Пробило девять часов.
В это время кто-то постучал в дверь камеры, но охранники были заняты беседой и не обратили внимания на стук.
— Хорошо, будем тщательно следить за всем, — сказал Жильбер.
— И, если понадобится, умрем на своем посту настоящими республиканцами, — добавил Дюшен.
«Она должна скоро закончить», — подумал про себя ключник, вытирая вспотевший лоб.
— И вы со своей стороны тоже будьте бдительны, — заметил Жильбер, — потому что вас они тоже не пощадят, если произойдет то, о чем вы говорили.
— Я тоже так думаю, — согласился ключник. — В ночные обходы я изнемогаю от усталости: вы сменяете друг друга и можете спать хотя бы через ночь.
В это время в дверь камеры опять постучали. Мардош вздрогнул: любое, даже самое незначительное событие, могло помешать осуществлению его плана.
— Что там такое? — как бы невзначай поинтересовался он.
— Ничего особенного, — ответил Жильбер, — это секретарь из военного министерства уходит и предупреждает нас об этом.
— Очень хорошо, — сказал ключник.
Секретарь продолжал упорно стучать в дверь.
— Ладно, ладно, — крикнул Жильбер, не отходя от окна. — До свидания! Прощайте!
— Кажется, он что-то говорит, — сказал Дюшен, поворачиваясь к двери. — Ответь же ему…
Тут послышался голос секретаря.