Жестокий бой продолжался. Но, хотя фламандцы еще не отступили ни на шаг, превосходство было явно на стороне англичан благодаря их великолепным лучникам, этим вечным творцам английских побед. Они оставались на кораблях, тем самым господствуя над полем битвы, и выбирали в гуще схватки, словно высматривая в парке оленя или лань, тех фламандцев, коих должны были пронзить длинными стрелами, такими прочными и острыми, что спасти от них могли только германские латы, тогда как кожаные панцири и кольчуги эти стрелы пробивали легко, словно ткань. Со своей стороны фламандцы показывали чудеса отваги. Хотя под этим смертоносным дождем — против него храбрость была бессильна — ряды их сильно поредели, они ожесточенно защищались. Но вот пал мессир Ги, бастард Фландрский, сраженный топором графа Дерби, и над его телом разыгралась та же схватка, что происходила над телом человека, сразившего мессира Ги, хотя теперь с другим исходом, ведь dukere Хэллоуина, мессир Жиль де Лестриф и Иоанн де Брюльдан, поспешившие ему на помощь, были убиты; из командиров уцелел лишь мессир Иоанн Родосский, хотя и он был ранен стрелой в лицо (вырвать он ее полностью не смог, ибо она вонзилась в кость, и сломал стрелу; в щеке торчал обломок дюйма в два).
Иоанн Родосский попытался отвести в порядке своих солдат, но это было невозможно. Захват мессира Ги Фландрского, гибель двадцати шести рыцарей, защищавших его, и непрекращающийся град стрел, обрушивавшийся с кораблей так густо, что берег стал похож на заколосившееся поле, окончательно лишили мужества его воинов, бежавших назад в город; тогда мессир Иоанн Родосский, будучи не в силах сопротивляться, дал убить себя на том месте, где погибли его боевые товарищи.
С этой минуты сражение превратилось в бойню: победители и побежденные вперемешку вошли в Кадсан; бой шел за каждую улицу, за каждый дом; воины гарнизона, зажатые между берегом океана и рукавом Шельды, не могли бежать и были перебиты или сдались в плен; из шести тысяч человек, составлявших гарнизон, на поле брани полегло четыре тысячи.
Город, взятый штурмом, но не сдавшийся, разграбили; все, что представляло собой хоть какую-то ценность, перевезли на корабли, дома же подожгли; англичане подождали, пока дома не превратились в пепел, и лишь после этого Вышли в море, оставив остров, вчера еще такой многолюдный и благоденствующий, голым, опустошенным и разрушенным, как будто он оставался диким и необитаемым с того дня, как возник из глубин морских.
Тем временем наряду с военными экспедициями продолжались политические переговоры; оба посольства вернулись в Гент. Герцог Брабантский согласился присоединиться к Эдуарду с условием, что тот выплатит ему десять тысяч фунтов стерлингов наличными, а сумму в шестьдесят тысяч — в разные сроки; кроме того, герцог обязался поставить тысячу двести солдат, но лишь при условии, что король Англии будет оплачивать их содержание; герцог также предоставлял Эдуарду как своему родственнику и союзнику замок Лувен в качестве резиденции, более достойной короля, нежели дом пивовара Якоба ван Артеведде.
Ответ же Людвига IV Баварского был не менее благосклонным. Граф Юлих — его Эдуард просил присоединиться к послам — встретился с императором в замке Флоремберг и передал ему предложение короля Англии. Людвиг IV согласился назначить Эдуарда своим наместником во всей Империи; это звание давало королю Англии право чеканить золотые и серебряные монеты с изображением императора, а также предоставляло власть набирать в Германии войска. Два посланца императора прибыли вместе с посольством, чтобы сразу же договориться с королем Англии о времени, месте и деталях церемонии получения титула наместника. Что касается мессира Юлиха, то император, чтобы изъявить ему свое удовлетворение за добрую услугу, оказанную в качестве посредника, даровал ему вместо титула графа титул маркиза.
На другой день приехал Готье де Мони, оставив свой флот в порту Остенде; он явился сообщить Эдуарду, что приказы его исполнены и король может распахать и засеять зерном то место, где до сего часа высилось гнездо фламандских пиратов, именуемое городом Кадсан.
Однако король Филипп де Валуа, против которого велись эти великие военные приготовления, ничего не зная о кознях недругов, тоже собирался отправиться за море, чтобы сражаться там с врагами Господа: за крестовый поход снова стали ратовать с особым пылом, а король Франции, видя свое королевство, по словам Фруассара, «сытым, обильным и мощным», объявил себя главой священного дела и немедленно занялся поиском средств для его осуществления. Король провел огромную подготовку к войне, коей не видели со времен Готфрида Бульонского и короля Людовика Святого; с 1336 года Филипп де Валуа удерживал порты Марселя, Эгморта, Сета и Нарбона, сосредоточив в них такое количество кораблей, грузовых судов, галер и барж, что этого флота вполне хватило бы для перевозки шестидесяти тысяч людей, вооружения, провианта и багажа. В то же время он отправил послания Карлу Роберту, королю Венгрии, набожному и храброму человеку, с просьбой открыть границы его владений и принять паладинов Господних. Он также написал генуэзцам, венецианцам и обратился с подобным уведомлением к Петру I Лузиньянскому, который владел островом Кипр, и к Педро IV, королю Арагона и Сицилии. Кроме того, Филипп де Валуа велел предупредить главного приора Франции на острове Родос, чтобы тот сделал запасы продовольствия, и обратился к рыцарям Иерусалимского ордена Святого Иоанна, дабы те позаботились о снабжении его войск, когда он по пути будет находиться на острове Крит, их владении. Итак, все было приготовлено для похода и во Франции, и на всем пути крестоносцев; триста тысяч людей взяли крест и, чтобы выступить в поход, ждали лишь того дня, когда будет свободен их командующий, как Филипп де Валуа узнал о притязаниях Эдуарда III на корону Франции и предпринятых им первых демаршах у славных фламандцев и у императора; в это время к Филиппу де Валуа прибыл храбрейший и честнейший рыцарь по имени Леон де Кренгейм, посланный герцогом Брабантским.
Последний, верный своему двуличному и вероломному характеру, соблазнившись великолепным предложением — семьюдесятью тысячами фунтов стерлингов — едва успел дать слово королю Эдуарду, как рассудил, что, если тот потерпит неудачу в своей затее, то на него, герцога Брабантского, обрушится гнев короля Франции. Поэтому он тотчас выбрал того из своих рыцарей, кто благодаря своей храбрости и честности пользовался безупречной репутацией, поручив ему отправиться к Филиппу Французскому и заверить короля честным словом, дабы тот не верил никаким злым наговорам насчет герцога, а также сказать королю, что в его намерения не входило заключать союз или договор с королем Англии; но, поскольку тот был его двоюродным братом, он не мог не позволить ему приехать в страну, а раз уж тот приехал, он просто предложил ему свой замок Лувен, как с ним не преминул бы поступить его двоюродный брат Эдуард, если бы он, герцог Брабантский, нанес ему визит в Англию. Филипп де Валуа по опыту своему умел распознавать человека, с которым имел дело, и он затаил некоторые сомнения насчет этих оправданий, но рыцарь Леон де Кренгейм, известный как честный человек, придерживающийся строгих правил, попросил короля оставить его заложником, поручившись жизнью за герцога Брабантского и поклявшись, что тот говорит правду; поэтому Филипп успокоился, а со старым рыцарем начиная с того дня при французском дворе стали обходиться не как с заложником, а как с гостем.