Вскоре Ричард начал зевать, и им вновь овладел сон. Само по себе это было уже достаточно плохо; но потом в его глазах появились слезы, и это было еще хуже.
— Я не могу отдать его, — стонал во сне Ричард голосом пятилетнего ребенка, отчего Джек весь похолодел. — Я не могу отдать его; я хочу к папе; пожалуйста, кто-нибудь, скажите мне, где мой папа!.. Он пошел в туалет, но теперь его там нет; я хочу к папе, он скажет мне, что делать…
Что-то скреблось в окно. Джек вскрикнул от неожиданности.
Внезапно окно разлетелось вдребезги, и сотни мелких осколков посыпались на пол.
— Отдай нам твоего пассажира, Слоут!
— Не могу! — стонал Ричард, укрытый с головой одеялом.
— Отдай его нам! — прозвучал подвывающий насмешливый голос. Вокруг дома бесновались собаки.
— Нет, — шептал в бреду Ричард, — где мой папа? Я хочу, чтобы он вышел из туалета. Пожалуйста! Пожалуйста! ПОЖАЛУЙСТА!.. — Джек, стоя на коленях, изо всех сил потряс Ричарда за плечо.
— Это только сон, очнись, очнись!
— Очнись-очнись-очнись! — запел снаружи хор. Так могли бы петь существа, описанные Уэллсом в «Острове доктора Моро».
— Про-снись, про-снись, про-снись! — вторил другой хор.
Выли собаки.
В окно летели камни, осколков на полу становилось все больше.
— ПАПА В ТУАЛЕТЕ! — вскричал Ричард. — ПАПА, ВЫХОДИ, ПОЖАЛУЙСТА, ВЫХОДИ, Я БОЮСЬ!
Он плакал и во сне хватал воздух руками.
В окно влетел камень, способный разбить даже комод.
— ПАПА-А-А-А-А-А!.. — тоненьким голоском закричал Ричард.
И тут Джек ударил его!
Ричард сразу же открыл глаза. Он удивленно, как бы не узнавая, уставился на Джека, затем перевел дыхание.
— Бред, — сказал он. — Это все из-за лихорадки. Ужасно, я не помню, что произошло, — добавил он торопливо, стараясь опередить возможные вопросы Джека.
— Ричард, нам нужно уходить из этой комнаты!
— Уходить из… Зачем? — Ричард посмотрел на Джека, как на сумасшедшего. — Я не могу это сделать, Джек. Меня терзает лихорадка… у меня высокая температура… Я не могу…
— Но они бросают камни, Ричард!
— Галлюцинации не могут бросать камни, Джек, — Ричард как будто объяснял простые истины.
В окно влетел очередной булыжник.
— Высади своего пассажира, Слоут!
— Пойдем, Ричард, — Джек помог другу встать на ноги и повел его к двери. Ему было безумно жаль Ричарда — хотя, конечно же, не так, как Волка.
— Нет… болен… лихорадка… я не могу…
В окно летели камни.
Ричард вздрогнул и повис на плече у Джека.
Загрохотал дикий хохот. Собаки выли и дрались между собой.
Джек увидел, что бледное лицо Ричарда стало еще бледнее, и встревожился. Но он был недостаточно быстр, чтобы воспрепятствовать Ричарду войти в комнату Рауля Гарднера.
Ричард распахнул дверь комнаты соседа, и Джек, не сдержавшись, воскликнул:
— Смотри, что это?
В комнате все было перевернуто вверх дном. Стулья валялись по углам; на портрете Элдера Тейера были выколоты глаза, а голову его венчали рожки. На полу блестел разбитый стакан.
На лице Ричарда застыл ужас. Он не мог понять, как можно было допустить такое в школе Тейера, которая, как он считал, всегда славилась своей благопристойностью. Если подобное могло случиться…
— Кто это сделал? — сердито спросил он, и сам себе ответил: — Наверное, эти мерзавцы.
— Возможно, — ответил Джек. — Давай пойдем и посмотрим, что творится наверху.
— Зачем?
— Ну… может быть, мы найдем еще что-нибудь. — Джек говорил просто, чтобы что-нибудь говорить. — Возможно, там остался еще кто-нибудь нормальный, вроде нас.
Взгляд Ричарда, обращенный на Джека, кричал: «На самом деле я не хочу ни на что смотреть, но сейчас мои желания, похоже, не имеют никакого значения». Вслух же он сказал:
— Я не уверен, что смогу подняться по ступенькам. Меня всего трясет.
— Нужно попытаться, — и Джек повел его к лестнице.
Дойдя до второго этажа, они услыхали странный шум, разорвавший царившую в Нельсон-Хаузе тишину.
Выли и лаяли собаки — не одна, не десять, а сотни. Зазвонил колокол в церкви. Это сочетание звуков было непереносимо. Джек выглянул в окно. Одна из собак атаковала дерево. Две другие лаяли на памятник Тейера и пытались откусить бронзовую руку.
Джека всего передернуло.
— Пошли, Ричард!
И Ричард без возражений последовал за ним.
Второй этаж встретил их перевернутой мебелью, распахнутыми окнами, разбросанными пластинками и одеждой.
На третьем этаже было тепло и сыро; стоял густой туман. Когда они подошли к двери с табличкой «Душевая», стало жарко, как в сауне. Туман сгустился.
— Стой здесь и жди меня, — сказал Джек.
Ричард кивнул. Стекла его очков запотели, но он не пытался протирать их. Джек толкнул дверь и вошел. Его одежда сразу же промокла под потоками горячей воды. Помещение было залито водой; все двадцать кранов были отвернуты, и все они были направлены на центр комнаты. Вода стекала в канализацию через отверстие в полу, но очень медленно.
Джек разулся и принялся поочередно закручивать краны. У него, конечно, не было причин делать это, и он ругал себя за дурацкую потерю времени — но он тоже, как и Ричард, любил порядок.
Покончив с кранами, Джек вышел в коридор и не обнаружил там Ричарда.
— Ричард! — В груди у него что-то сжалось. — Ричард!
В воздухе висел тяжелый туман. Тишина. Влажная, липкая тишина.
— Ричард, где ты, черт тебя побери?
— Я здесь, — рука Ричарда опустилась ему на плечо, и Джек вздрогнул от неожиданности.
Они сидели в комнате на третьем этаже, в комнате мальчика по имени Альберт Хамберт. Ричард успел поведать Джеку, что хозяин этой комнаты — самый толстый мальчик в школе, и его прозвали Альберт-Окорок. В это было несложно поверить: в комнате скопилось великое множество всякой еды. Банки с едой перемежались коробками с мультфильмами, на которых было написано: «Любящая мамочка поздравляет сыночка с днем рождения».