— Не следует говорить, кто я, — сказала она. — Я сама посмотрю, надо ли мне назвать себя. Вы же — ни слова.
— Будьте покойны, — откликнулась Гретхен.
— Уж молчать-то я умею, — прибавил цыган. — Впрочем, я вам там и не нужен. Останусь-ка я и подожду вас здесь, при лунном свете. Не знаю, с какой стати мне идти туда и нахлобучивать потолок себе на голову, когда я могу вместо шляпы надвинуть на нее звездное небо.
Пока Гамба разглагольствовал, Гретхен позвонила и привратник открыл им.
В ответ на ее вопрос он заявил, что час поздний и г-жа графиня фон Эбербах, возможно, уже легла почивать.
— О, — усмехнулась Гретхен, — она встанет.
Гретхен и Христиана направились к крыльцу, оставив Гамбу на дороге.
На их звонок вышла жена Ганса. Фредерика и в самом деле только что отужинала и поднялась к себе в покои. Но г-жа Трихтер, вызванная по просьбе Гретхен, взялась сходить к ней и сообщить об их приходе.
Тотчас она спустилась к ним снова и предложила Гретхен и Христиане пожаловать в маленькую гостиную по соседству с комнатой графини.
И минуты не прошло с тех пор как г-жа Трихтер, проведя их туда, удалилась, как вошла Фредерика, обеспокоенная тем, что́ им от нее так срочно понадобилось, и вся в волнении.
Однако был в этой гостиной человек, чье сердце билось еще беспокойнее. То была Христиана.
Она впервые в жизни видела свою дочь, а той уже семнадцать! Господь отнял у нее дитя, чтобы вернуть взрослую девушку. Она не имела дочери, что мало-помалу росла, сначала была бы совсем крошкой, потом побольше, потом еще… Нет, она получила ее сразу готовой.
Как? Возможно ли? Это благородное, совершенное создание — ее дочь! Для такой радости ее бедному сердцу не хватало сил.
Она застыла на месте, онемевшая, бледная, из груди у нее рвались подавленные рыдания, она не отрывала от Фредерики взгляда, в котором восхищение великолепием настоящего смешалось с отчаянной скорбью по навеки упущенному прошлому. Вся радость обретения не могла заглушить душераздирающей боли, которую причиняло Христиане воспоминание о событиях, разлучивших ее с дочерью.
Этот взгляд, такой счастливый, но и такой горестный, сначала смутил Фредерику. Она угадывала, чувствовала здесь какую-то тайну и попробовала нарушить молчание: ей уже становилось не по себе от него.
— Сударыня? — произнесла она тоном, в котором угадывался вопрос о причинах этого визита в столь поздний час.
Христиана не отвечала.
— Гретхен просила мне передать, что вы желали поговорить со мной, — продолжала Фредерика.
— О да, — выговорила, наконец, Христиана. — Я хотела поговорить с вами, но прежде всего мне важно было вас увидеть. Дайте мне насмотреться на вас. Вы так прекрасны!
Фредерика, смутившись, помолчала еще несколько мгновений, потом вновь попыталась спросить:
— Кто вы, сударыня? Что привело вас ко мне? Вы кажетесь ужасно взволнованной.
— Кто я? — переспросила Христиана, задохнувшись в приступе нежности.
Но она тотчас овладела собой.
— Я та самая особа, — произнесла она спокойно, — о чьем приезде граф фон Эбербах предупреждал вас в своем письме.
— Ах! — вскричала Фредерика. — Так это, сударыня, вы приехали, чтобы отвезти меня к нему?
— Да, это так.
— Так добро пожаловать! Господин граф мне писал, чтобы я слушалась и почитала вас так же, как его самого. Но как он себя чувствует? Почему он сам не приехал?
— Ему лучше, а когда приедете вы, станет совсем хорошо. Но он должен закончить одно крайне важное дело, оно и помешало ему приехать. О, если б не это, ни усталость, ни болезнь не удержали бы его вдали от вас. Но так как он не может покинуть Париж, он попросил меня отправиться сюда вместо него.
— Простите мне мою нескромность, сударыня, — продолжала Фредерика, — но граф в своем письме забыл сообщить мне, кто вы. Я теперь даже не знаю, с кем имею честь говорить.
— Мое имя… Меня зовут Олимпией.
— Олимпия! — воскликнула Фредерика. — Так вы та самая знаменитая певица, о которой мне не раз говорил господин Самуил Гельб?
— Действительно, это я самая.
— Еще раз прошу прощения, сударыня, но если так… ну, в общем, господин Самуил Гельб говорил мне, что граф фон Эбербах любил вас.
— Возможно, когда-то и любил, — отвечала Христиана. — Но это было так давно! — прибавила она, взглядом, полным печали, обводя стены маленькой гостиной.
— Господин граф любил вас всего за несколько месяцев до нашей свадьбы, — возразила Фредерика, и ее лицо вдруг приняло стесненное, озабоченное выражение.
— Что вас беспокоит? — спросила Христиана.
— Извините меня, сударыня, я молода и не искушена в светских условностях. Но не покажется ли свету странным, что господин граф выбрал именно вас, чтобы отправиться за его женой и привезти ее к нему?
— А, так вы во мне сомневаетесь? — воскликнула Христиана, задетая до глубины сердца.
В душу Фредерики действительно проникли смутные подозрения. Ей вспомнилось странное впечатление, которое она испытала утром, читая письмо графа, где он в первый раз назвал ее на «ты». Сначала это обращение, в котором, как она боялась, могла проявиться уже не отеческая, а супружеская фамильярность, потом появление женщины, если и не любовницы графа, то, по меньшей мере, некогда им любимой, да притом еще актрисы, — все это, смешавшись в голове у Фредерики, внушало ей чрезвычайное беспокойство.
— Вы молчите? — вновь заговорила Христиана. — Стало быть, вы мне не доверяете?
— Простите, сударыня, но, увы, кто может мне за вас поручиться? — пролепетала бедная Фредерика.
— Я, — выступила вперед Гретхен, до сих пор безмолвная свидетельница этой тягостной сцены.
— Вы? — переспросила Фредерика с облегчением, но и с испугом.
— Да, я, — продолжала Гретхен, возможно понявшая ее опасения. — Я, оберегавшая вас с тех пор как вы появились на свет, я, проделывавшая пешком столько долгих льё, чтобы на несколько минут повидаться с вами, я, знающая, кто вы и кто эта госпожа.
— Что ж! — произнесла Фредерика. — Если вы это знаете, Гретхен, так скажите мне, я прошу, я умоляю вас об этом.
— Не могу, — отвечала Гретхен.
— О, так значит, вы ничего не знаете, — отвечала Фредерика, грустно качая головой. — Или для вас обеих не так уж важно, чтобы я вам поверила, ибо вы могли бы убедить меня одним словом, но не желаете произнести его.
— Бывает, что знаешь тайну, но она тебе не принадлежит, — сказала Гретхен. — Ради вашего счастья, поверьте мне без объяснений.
— Но в конце концов, если вы не доверяете мне, почему я должна вам верить?
— А как же письмо господина графа фон Эбербаха? — напомнила Христиана.