— Это правда? Вы действительно так думаете? — вскричал Самуил вне себя от радости.
— Да, — отвечала Фредерика. — Мой долг повиноваться вам и делать все, что от меня зависит, чтобы вы были счастливы.
Самуил того только и хотел, чтобы каким-то образом утвердить свою власть над этой жизнью, этой душой. Потом он довершит остальное, уж он сумеет мало-помалу превратить это послушание в любовь. Поэтому покорность Фредерики привела его почти в такой же восторг, как если бы то было любовное признание.
Тем не менее он прибавил:
— Вы говорите со мной так по доброте сердечной, и все же в ваших словах сквозит печаль. Но подумайте, дитя. В браке есть две важные вещи: муж и положение в обществе. Что до последнего, то я берусь обеспечить вам положение столь высокое и блистательное, что даже в мечтах вы не могли бы вообразить…
— О! — перебила его Фредерика. — Меня беспокоит вовсе не оно…
— …стало быть, вас беспокоит муж, — мягко договорил за нее Самуил. — Но вы увидите, дорогое мое дитя, — с усилием продолжал он, — вашу жизнь, такую простую и невинную, без большого труда можно будет сделать значительнее и глубже. Вы не бывали в свете, не видели никого… Хотя, впрочем, нет, вы минут пятнадцать видели этого молодого человека. Фредерика, неужели я настолько несчастлив, что несколько слов, которые он успел вам сказать за эти четверть часа, на весах вашей души перевесили все, что я для вас делал целых семнадцать лет?
— О, разумеется, нет, — проговорила Фредерика, потупившись, и сердце ее дрогнуло.
— Нет? О, благодарю! — вскричал Самуил, ловя ее на слове. — Я не хочу ничего вам говорить сегодня, ни о чем больше просить. Я открыл перед вами свое сердце, вы были добры и великодушны: это много, это больше, чем я мог надеяться. Теперь, когда я поведал вам о своей мечте и вы не отвергли ее, я доволен. Пусть теперь события идут своим чередом, а вы уж предоставьте мне их направлять.
Он поднялся, взял ее за руку.
— Теперь, — сказал он, — мой черед быть признательным и доказывать вам это. Мне кажется, для того, кто счастлив, нет ничего невозможного. А я счастлив, Фредерика, и это благодаря вам. Спасибо, спасибо еще раз. До скорой встречи.
Он поцеловал ей руку и стремительно вышел.
Никогда, какие бы крупные дела он ни предпринимал, Самуилу не случалось испытывать подобного торжества. Сравнивая результат своего разговора с Фредерикой с тем, чего он опасался после получения письма Лотарио, он представлял себе, что самое трудное позади, и смотрел на это как на вопрос уже решенный. Он сбежал вниз по лестнице легким шагом и с легким сердцем.
Он зашел в столовую и взял свою шляпу.
Там он застал г-жу Трихтер: она вязала.
— Любезнейшая госпожа Трихтер, — сказал он, — я отлучусь минут на десять, самое большее на пятнадцать. Может случиться, что меня будет спрашивать один человек, если только я не встречу его по дороге. Попросите, чтобы он соблаговолил меня дождаться, и скажите, что я задержу его не более чем на несколько минут.
Ему было необходимо пройтись, улыбаясь солнечным лучам, вдохнуть полной грудью вольный воздух!
А вот у Фредерики сердце щемило.
Господин Самуил Гельб — и вдруг ее муж! Никогда подобная мысль не приходила ей в голову. В новом мучительном положении, в которое она только что попала из-за этого злосчастного разговора, было нечто не только губительное для ее надежд, но и оскорбляющее ее целомудрие.
А г-н Лотарио? Выходит, он обманул ее? Что же означали его усердные посещения храма и эти несколько слов, которые он прислал ей сегодня утром? Он обманывал ее, но с какой целью? Возможно ли, чтобы он лгал так беспричинно, а ведь должен был понимать, что одного слова г-на Самуила Гельба будет довольно, чтобы разоблачить перед ней его ложь?
Чего бы она только не дала, чтобы взглянуть на письмо, которое он прислал г-ну Самуилу Гельбу! Тот сказал, что оставил его у себя в кабинете, на столе. Он только что ушел, она видела, как он проходил через сад, и слышала, как за ним захлопнулась калитка, ведущая на улицу. Обычно, если он уходит, это уж на весь день.
Она встала словно бы ведомая инстинктом.
«Нет, — укорила она себя, — это было бы нехорошо».
Она колебалась.
«Но, — подумалось ей затем, — ведь мой друг сам сказал мне, будто жалеет, что не захватил с собой письмо господина Лотарио, а то бы он мне его показал».
Еще мгновение она боролась с собой, потом решилась.
«Это ведь именно в интересах моего друга, — сказала она себе. — Если я и хочу прочесть письмо, то лишь затем, чтобы окончательно убедиться, что господин Лотарио злоупотребил моим доверием, и больше уж никогда о нем не думать».
В лихорадочном возбуждении она выбежала из своей комнаты и, переступив порог, вошла в покои Самуила.
Бросившись к столу, она принялась рыться в бумагах.
Но письма не было.
«Он мне сказал: “в моем кабинете”, — подумала она, — а наверное, хотел сказать “в моей лаборатории”».
Девушка проскользнула в лабораторию, отделенную от кабинета лишь одной портьерой.
Однако и там она ничего не обнаружила.
Она искала, задыхаясь от волнения, потеряв голову, обо всем позабыв. Но письма не было и в лаборатории.
Внезапно шум шагов заставил ее вздрогнуть и опомниться. В кабинет кто-то вошел.
Она услышала, как голос Самуила произнес:
— Возьмите на себя труд присесть, сударь.
Послышалось, как передвигались стулья, потом Самуил заговорил снова:
— Чему я обязан, сударь, честью видеть вас у себя?
Фредерика почувствовала, что леденеет от ужаса.
Из лаборатории не было иного выхода, кроме как через кабинет. Что скажет г-н Самуил Гельб, если застанет ее здесь, и как ей найти оправдание своему любопытству?
К счастью, портьера скрывала ее от его глаз.
Она затаила дыхание и забилась в уголок, бледная от испуга.
— Чему я обязан, сударь, честью видеть вас у себя? — спросил Самуил.
Ответа на этот вопрос Фредерика не услышала, так как он был беззвучен. Произнося свою реплику, Самуил без нарочитого возбуждения, словно случайно, вытянул вперед три пальца левой руки. Тогда его собеседник в ответ показал таким же образом два пальца левой и четыре пальца правой руки.
Таким образом составилась цифра девять — один из масонских знаков, по которым карбонарии узнавали друг друга.
— Мне нет смысла устраивать вам повторную проверку, — заговорил посетитель. — Вы не знаете меня, господин Самуил Гельб, но я вас знаю.
— Однако мне сдается, что я тоже узнаю вас, сударь, — возразил Самуил. — Не были ли вы вчера вечером на улице Копо?