Book.

И с этими словами я быстрым и резким движением, намотав левую вожжу на руку, потянул влево.

Мундштук выскочил из зубов Ненасытного, который, ощутив его давление, уступил, повернул влево и наступил на одну из тех куч камней, о которых я упоминал.

Видя, что его сбили с пути, чувствуя под ногами зыбкую почву, осыпающуюся из-под копыт, Ненасытный разъярился.

Утратив надежду сломать нам шею на склоне, он пожелал хотя бы какое-то возмещение этому.

Он стал лягаться, чтобы переломать нам ноги.

Он так сильно и так высоко взбрыкивал, что одна его задняя нога закинулась на оглоблю.

В этом необычайном положении Ненасытный, по-моему, окончательно потерял голову.

Самоубийство влекло его при условии, что вместе с собой он убьет и нас.

Поэтому он резко, а главное, так неожиданно, что нельзя было этому воспротивиться, сделал пол-оборота вправо и, двигаясь поперек дороги, по которой вначале бежал вдоль, устремился в овраг.

На этот раз наш диалог с Александром оказался коротким:

— Мы пропали!

— Да, папа.

Не знаю, как поступили другие, что касается меня, то я закрыл глаза и ждал.

Внезапно я ощутил толчок чудовищной силы и почувствовал, что меня выбросило из повозки на дорогу.

Сотрясение было ужасным.

Александр во весь рост упал на меня таким образом, что оказался защищенным от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах.

Он мгновенно вскочил.

Еще через мгновение я тоже встал на ноги.

— Ты что-нибудь повредил? — спросил я у него.

— Ничего. А ты?

— Ничего, — ответил я.

— Значит, династия Дюма жива и здорова, посмотрим, как остальные.

И мы в самом деле огляделись.

Альфред исчез.

Маке лежал почти бесчувственный.

Александр поспешил его поднять.

— Что с вами, дорогой мой?

— Я согласен на сломанную руку, если мой позвоночник будет спасен, — ответил Маке.

— Черт! — воскликнул Александр. — Знаете ли, то, что вы сейчас сказали, вовсе не смешно.

Маке побледнел и окончательно потерял сознание.

Александр оттащил его на левый склон.

Тем временем я осматривал свое бедро.

Я немного поспешил объявить, что ничего не повредил: я упал на ствол своего ружья, сплющив его своим весом и своим ударом, удвоенными весом и ударом Александра.

Это вызвало не перелом, нет, — к счастью, известь и цемент, из которых вылеплена моя бедренная кость, одержали победу над железом, — но ужасающий синяк.

Моя ляжка приобрела фиолетовый оттенок, напоминавший вывески колбасных лавок.

В эту минуту я заметил, что к нам присоединился Альфред: легкий как тростинка, и тонкий как стрела, не встретив на пути никакого препятствия, он отлетел на тридцать шагов.

В десяти шагах за ним следовал Медор.

— Смотри, — сказал я Александру, — мы искали Альфреда, вот и он: возвращается из Компьеня.

Я окликнул Альфреда и спросил его, какие у него новости.

— Я разорвал штаны сверху донизу.

— А то, что под ними?

— Подумаешь! — ответил Альфред.

— Кость защитила мясо, — произнес Александр. — А, вот и Маке приходит в себя.

Действительно, Маке открыл глаза. Во фляжке оставалось еще немного водки, мы дали ему выпить несколько капель.

Он встал на ноги слегка пошатываясь, но понемногу ему удалось на них утвердиться.

Теперь мы могли заняться Ненасытным, повозкой и разобраться в том, что произошло.

Каким-то чудом небесным в ту минуту, когда мы должны были упасть, колесо повозки налетело на тумбу, въехало на нее, и мы вылетели из повозки на дорогу.

Лошадь висела над пропастью, ее удерживал лишь вес повозки.

Лошадь барахталась в воздухе.

Мы приблизились к краю.

Головокружительный обрыв! Представьте себе овраг пятидесяти или шестидесяти футов глубиной, дно которого уютно устлано камнями, колючими кустами и крапивой.

Если бы колесо не налетело на тумбу — от лошади, от повозки и от нас остались бы только куски!

Мы сделали несколько попыток оттащить Ненасытного назад.

Эти попытки ни к чему не привели.

— Право же, — сказал Александр, — он сам выбрал это место, пусть там и остается, а мы займемся собой. Чего бы вам хотелось, Маке?

— Немного отдохнуть.

— Вот склон, раскрывающий вам свои объятия. А тебе, папа?

— Остаток водки.

— Как остаток водки? Мой отец будет пить водку?

— Успокойся, это для моей ляжки.

— В добрый час! Вот твоя водка. А тебе, Альфред?

— Я думаю, что самое время немного привести себя в порядок, — решил воспользоваться случаем Альфред.

И, достав из кармана гребешок, он принялся приглаживать волосы, как сделал бы в спальне на ферме г-на Моке.

— Так! — сказал он, покончив с этим. — Думаю, что теперь, не проявив излишней расточительности, могу преподнести свои брюки лесным божествам.

И, стащив свои изодранные штаны, он минуту подержал их перед нашими глазами, ожидая, не последует ли возражений, но все промолчали, и он швырнул свои брюки в овраг.

Мы промолчали, во-первых, потому что штаны Альфреда недостойны были сделаться предметом спора, а во-вторых, мы были заняты ногами Альфреда, которые доселе каждый из нас видел только укрытыми более или менее широкими чехлами.

— Альфред, — произнес Александр, — известно ли тебе, что говорил господин де Талейран ферретскому бальи, у которого ноги были вроде твоих?

— Нет; а что он ему говорил?

— Он говорил: «Господин бальи, вы самый храбрый человек во всей Франции». — «Почему это, монсеньер?» — «Потому что только у вас хватает смелости ходить на таких ногах!» Так вот, я считаю тебя бóльшим храбрецом, чем ферретский бальи.

— Славная шутка!

— Я за нее не отвечаю, — возразил Александр, — она не моя.

— Ах, черт! — вдруг, отчаянно махнув рукой, воскликнул Альфред.

— Что случилось?

— Какой же я дурак!

— Не говори таких вещей, Альфред: тебе могут поверить.

— Представьте себе, ключ от моей дорожной сумки лежит в брюках.