И он запечатлел на мокрых от слез щеках юной девушки два долгих и крепких поцелуя.
Это был первый взрыв благодарности, и теперь настало время подумать о предложении метра Деме.
Все направились к хозяину почтового двора. Отсчитали шестьдесят наполеондоров славному судебному исполнителю, обещавшему взять на себя все хлопоты, и убедились в том, что осталось еще двести пятьдесят полновесных наполеондоров, то есть пять тысяч франков.
Это было целое состояние.
— Живее, живее, — приговаривал Бастьен, — ускорим шаг и галопом помчимся в Арамон. Ведь там нас ждут люди, плачущие от горя, в то время как мы здесь плачем от радости.
— Дорогой Бастьен, — произнес Консьянс, — он находит время, чтобы подумать обо всем.
— О да, — подтвердила Мариетта, — и он такой хороший… такой хороший… что я попросила бы его об одном…
— Меня? — воскликнул Бастьен. — Меня?.. О мадемуазель Мариетта, будьте уверены, что я заранее согласен. Тысяча чертей! Вот будет потеха, как говаривали у нас в полку!
— Прекрасно. Ловлю вас на слове, Бастьен. А теперь, Консьянс, в Арамон… в Арамон!
И двое влюбленных радостно побежали к парку, в то время как Бастьен следовал за ними, крича:
— А я? А я?.. Тысяча чертей! Вы забыли обо мне…
Бастьен обычно добирался до Арамона за четверть часа. Так как Мариетта не могла идти так быстро, Бастьену и обоим молодым людям для возвращения в деревню потребовалось двадцать минут.
Увидев издали хижину, Мариетта остановилась. Ее охватило волнение.
Она опустила руку в карман, с тем чтобы передать золото Консьянсу.
Но Консьянс, предупредив ее движение, ответил отказом:
— Ты ангел-хранитель дома, и это твоя забота.
— Спасибо, — только и сказала девушка.
Они огляделись по сторонам, но Бастьена нигде не было видно. Под грубоватой внешностью парня скрывалось деликатное сердце; гусар понял: его присутствие при появлении в хижине Консьянса и Мариетты можно было бы истолковать как желание получить свою долю благодарностей.
Молодые люди с улыбкой переглянулись и в один голос произнесли:
— Добрый наш Бастьен!
И они пошли дальше к хижине.
Бернар, не столь деликатный, как Бастьен, уже опередил их; он радостно прыгал и весело вилял хвостом, давая понять, что принес хорошую весть.
Такая веселость Бернара, в чьем уме никто не сомневался, вызвала в доме некоторое удивление: Мадлен прервала чтение молитвенника и закрыла его; папаша Каде, притворявшийся спящим, чтобы избежать участия в разговорах домашних, открыл глаза и с изумлением увидел молодую пару, вслед за Бернаром переступившую порог.
Консьянс тут же бросился на шею матери.
Мариетта подошла к старику.
— Протяните руки, дедушка, — сказала она.
— Это зачем же? — покачав головой, мрачно и недоверчиво спросил папаша Каде.
— Протяните и сами увидите зачем.
Старик повиновался неохотно, словно обиженный ребенок.
Мариетта пошарила в кармане и высыпала горсть золота в ладони старого крестьянина, которые тот инстинктивно сложил ковшиком, не удержавшись при этом от вскрика.
Затем она высыпала вторую пригоршню золота.
А потом и третью.
Мадлен встала со стула и смотрела на происходящее в великом изумлении, точно так же как г-жа Мари, которая, заметив возвращающихся детей, перебежала через дорогу, а теперь ошеломленно замерла у двери.
— Но кто же дал тебе все это золото, Мариетта? — воскликнул старик. — Боже мой, Боже мой, уж не во сне ли я это вижу?!
— Нет, дедушка, в действительности: посмотрите на него, послушайте, как оно звенит, — это настоящее золото, отличное золото.
— Но я спрашиваю, кто тебе его дал?
— Спросите-ка у Консьянса, — уклонилась девушка от прямого ответа, с тем чтобы и ее жених мог что-то сказать.
— Император, дедушка, сам император! — ответил Консьянс.
— Император? — хором воскликнули папаша Каде, Мадлен и г-жа Мари.
— А еще вот этот крест, крест, который он снял с собственной груди, так что теперь я имею право носить этот крест на своей, — добавил юноша.
— О-ля-ля, у меня голова просто кругом идет! — вырвалось у старика.
— Ну что вы, дедушка!
— Значит, на этот раз уже нет опасности, можно только радоваться… Ведь теперь у нас есть чем заплатить кузену Манике!
— Разумеется, дедушка.
— А земля?
— Земля не будет продана.
— А это золото?
— Оно ваше, дедушка. На него вы сможете купить еще земли и обеспечить себе спокойную старость.
Старик прижал золото к груди, сделал три шага, намереваясь упрятать его в тайнике, и тут остановился.
— Нет, — заявил он, покачав головой, — нет, дети мои; это золото — ваше приданое, так же как земля — ваше наследство; возьмите назад это золото и хорошенько ухаживайте за землей. Говорят: человек возделывает землю, а я говорю наоборот: земля возделывает человека. Только позвольте мне всегда навещать ее, эту возлюбленную землю, а когда уже я не смогу пойти к ней сам, что ж, дети мои, вы отнесете меня к ней.
— О да, конечно же, дедушка! — вместе отозвались Консьянс и Мариетта.
Затем, упав на колени, они попросили старика:
— А теперь благословите ваших детей, дедушка, ведь в этот день они соединяются навеки и, обрученные в страдании, в радости станут мужем и женой.
Папаша Каде поднял обе руки, затем возложил правую на голову Консьянса, а левую — на голову Мариетты.
— О, тысяча чертей! — воскликнул Бастьен, появившийся на пороге. — Как хорошо вы благословляете, папаша Каде!.. Прямо слюнки текут!
— Добрый день, господин Бастьен и компания, — кивком приветствовал его старик. — Вы видите бедных людей очень счастливыми!
— Не говоря уже о том, что именно Бастьену мы обязаны нашим счастьем, дедушка, — поспешили добавить жених и невеста.
— Как это так? — удивился старик.
Пока Консьянс рассказывал о случившемся папаше Каде и обеим женщинам, Мариетта подошла к Бастьену и взяла его за руку.
И когда Консьянс закончил свой рассказ, она устремила на Бастьена полный мольбы взгляд и тихонько сказала:
— Господин Бастьен, вы помните, что у меня есть к вам просьба?
— Говорите, мадемуазель Мариетта, о, говорите же! — откликнулся гусар, вытирая глаза, увлажненные слезами.
— Господин Бастьен, — продолжала девушка, придавая голосу еще больше ласковости, а взгляду — еще больше обольстительности, — господин Бастьен, почему бы вам в один прекрасный день не жениться на бедной Катрин?