– Да. Все под контролем.
Когда Винни направился к двери, он бросил ему вслед:
– Расскажешь мне потом, как там в этом немецком ресторанчике, о'кей?
Винни Мэйсон улыбнулся в ответ своей улыбкой № 1 – зубастой, ослепительной, всепобеждающей. – Разумеется, расскажу, Барт.
Потом Винни ушел, и он уставился в закрывшуюся дверь. Кажется, Фред, я малость свалял дурака. Не знаю, Джордж, по-моему, все было не так уж плохо. Может быть, в самом конце ты немного отпустил тормоза и потерял контроль, но только в книжках люди говорят все правильно с первого раза. Нет, все-таки я облажался. Он вышел из этого кабинета с мыслью о том, что Бартон Доуз потерял несколько винтиков от своей башки. Господь храни этого юношу, да ведь он прав. Джордж, я хочу кое о чем у тебя спросить, как мужчина мужчину. Нет-нет, не вздумай затыкать мне рот. Скажи, зачем ты купил сорок четвертый «Магнум» и винтовку, из которой можно слона разнести на кусочки? Объясни мне толком, Джордж, какого черта ты это сделал? Щелк – сработал прерыватель.
Он спустился на один этаж и вручил Рону Стоуну присланные коммивояжерами рекламные проспекты. Уходя, он услышал, как Рон громовым голосом просит Дейва подойти и взглянуть – похоже, что-то в этом есть. Дейв закатил глаза. Что-то в этом действительно было, и это что-то называлось дополнительной работой.
Он поднялся наверх и позвонил Орднеру, надеясь, что тот отлучился на ленч. Но надеждам его не суждено было сбыться – секретарша соединила его немедленно.
– Барт! – сказал Стив Орднер. – Всегда рад с тобой поговорить.
– И я тоже. Я тут недавно поговорил с Винни Мэйсоном, и ему вроде как показалось, что ты немного обеспокоен по поводу уотерфордского завода.
– Господи, вот уж нет. Просто я подумал, что, может быть, вечером в пятницу мы могли бы…
– Да, я, собственно, для того и звоню, чтобы сказать, что Мэри не сможет.
– А что такое?
– Вирус. Она не осмеливается отойти и на пять секунд от ближайшего толчка.
– Бедняжка, как жаль.
Засунь свою жалость себе в жопу, засранец гребаный.
– Доктор прописал ей какие-то таблетки, и она вроде как поправляется. Но кто его знает, вдруг эта штука заразна?
– А ты когда сможешь прийти, Барт? Как насчет восьми?
– Да, в восемь нормально.
Просто отлично, хрен собачий. «Ночной киносеанс по пятницам» катится ко всем чертям. Что ты еще мне заготовил?
– Как продвигается уотерфордская сделка, Барт?
– На эту тему лучше поговорить при личной встрече, Стив. – Прекрасно. – Еще одна пауза. – Карла посылает самые нежные приветы. И скажи Мэри, что и Карла, и я… Ну, конечно же, разумеется, кто бы мог сомневаться…
Просыпаясь, он резко дернулся и сбил подушку на пол. Он испугался, что кричал во сне, но Мэри по-прежнему мирно спала на соседней кровати. Электронные часы на комоде показывали:
4:23 А. М.
Часы со щелчком переключились на следующую минуту. Старуха Би из Балтимора, та самая, которая занималась гидротерапией с целью повышения уровня самосознания, подарила их им на прошлое Рождество. Сами часы не вызывали у него никаких возражений, но он так и не смог притерпеться к щелчку, с которым менялись цифры. 4:23 щелк, 4:24 щелк, так ведь недолго и с ума сойти.
Он спустился в туалет, включил свет и помочился. Сердце глухо заколотилось у него в груди. В последнее время, когда он мочился, сердце у него начинало стучать, словно басовый барабан. Может быть, ты пытаешься мне что-то сказать, Господь?
Он вернулся и лег в кровать, но сон еще долго не приходил. Спал он беспокойно, метался во сне, и постель превратилась во вражескую территорию. Он не мог с этим ничего поделать. Руки и ноги его, похоже, забыли, какие положения они занимали, когда он спал.
Сон вспомнился довольно легко. И стараться не надо, Фред. Когда человек бодрствует, ему, конечно, легко проделывать этот фокус с прерывателем. Он с легкостью может разрисовывать картину кусочек за кусочком и делать вид, что не знает, что на ней изображено. Можно попытаться спрятать общую картину в погребе своего ума. Но всегда существует дверца из погреба, и когда ты спишь, то порой она открывается, и что-то выползает из темноты.
Щелк.
4:42 А. М.
Во сне он вместе с Чарли был на пляже Пирс (любопытно, что когда он рассказывал Винни Мэйсону свою краткую автобиографию, он совсем забыл упомянуть про Чарли – забавно, правда, Фред? Честно говоря, Джордж, мне это не кажется таким уж забавным. Да и мне тоже, Фред. Но сейчас слишком поздно. Или слишком рано. Короче, ты меня понял).
Он с Чарли был на этом длинном белом пляже, и денек выдался подходящий – яркое голубое небо, и солнце сияет, словно одна из этих идиотских пуговок, на которых рисуют улыбающуюся рожицу. Люди лежат на ярких покрывалах под зонтиками самых разных цветов, дети копаются в песке у самой воды со своими ведрышками. Спасатель стоит на белоснежной вышке, кожа у него коричневая, как сапог, а его белые синтетические плавки чуть не рвутся, словно внушительные размеры пениса и яичек – это непременное условие для тех, кто выполняет эту работу, и он хочет показать всем, кто находится поблизости, что условие это выполнено. Чей-то транзистор разрывается от звуков рок-н-ролла, и даже сейчас он смог припомнить мелодию:
Но я люблю эту грязную воду, оууу
Бостон, ты – мой дом.
Две девушки проходят мимо в бикини, уютно устроившиеся внутри своих красивых тел, словно созданных для траханья, но только не с тобой, а с дружками, которых никто никогда не видел, и большие пальцы их ног поднимают крохотные песчаные бури.
И вот что удивительно, Фред, надвигается прилив, а ведь прилива на пляже Пирс не может быть ни при каких обстоятельства, потому что ближайший океан находится в девятистах милях оттуда.
Они с Чарли строят песчаный замок. Но они начали строительство слишком близко от воды, и подступающие волны плещутся все ближе и ближе.
Надо нам было построить его подальше, папа, – говорит Чарли, но он упрямый, и поэтому продолжает строить. Когда прилив подобрался к первой стене, он построил ров, раздвигая пальцами влажный песок, словно вагину. Но вода все прибывала и прибывала. Проклятье! – завопил он, обращаясь к воде. Он заново построил стену. Волна смыла ее. Люди по непонятной причине принялись вопить. Некоторые из них побежали. Свисток спасателя заливался пронзительной серебряной трелью. Но он не поднимал глаз. Он должен был спасти замок. Но вода подступала все ближе, лизала его лодыжки, размывала башню, крышу, задние строения, весь замок. И наконец последняя волна отступила, оставив после себя лишь голый песок – гладкий, плоский, коричневый, сверкающий.